Ночное кино

22
18
20
22
24
26
28
30

Она ходила по этим тротуарам в своем красном пальто, и все окрестные жители видели ее, следили за ней, размышляли.

Главное, чтобы кому-нибудь из них хватило смелости позвонить.

60

– Том-Мэ! – с отчетливым нью-йоркским акцентом взревел парень за стойкой, повернувшись к дюжине занятых татуировщиков. – Тут к те вопрос!

«Восставший дракон» – просторная тату-студия на втором этаже в доме без лифта по Западной Четырнадцатой улице. Декор жизнерадостный, горят флуоресцентные лампы – не то что в других тату-салонах, где обстановочка сумрачная, под «Беспечного ездока»[57], а громилы с челюстями как пассатижи орудуют индукционными машинками, похоже, лишь в свободное от основной работы время, а так-то промышляют заказными убийствами. Здесь свет был яркий, больничный, на стенах кальки и обрамленные карандашные наброски боди-арта во все тело – черепа, будды, воины, племенные татуировки маори. Полки заставлены флаконами разноцветных чернил и йода. В динамиках грохочет «Шкатулка в форме сердца»[58].

– Они копы? Спроси их. – Осиное жужжание тату-машинок прорезал мужской голос.

Однако все художники по-прежнему склонялись над клиентами, и я не понял, кто заговорил.

– Копы, а? – осведомился парень за стойкой, от ужасной этой мысли морщась.

У него были обесцвеченные перекисью белые волосы и навеки потрясенное лицо серфера из Малибу, которому повстречалась негаданно высокая волна. На бицепсах скалились вытатуированные волки.

– Нет, – сказал я.

Парень переварил эту информацию и заорал:

– Не копы!

– Тогда пусть заходят!

Кивая в такт музыке, парень указал на нишу в дальнем углу.

– Идитэ с Томмэ поговоритэ. Он менеджер.

Томми оказался немолодым бугаем в черных латексных перчатках. Он сосредоточенно работал – издали мне почудилось, что он проводит вскрытие кашалота. Клиент его лежал ничком на черном массажном столе и весил не меньше трехсот фунтов – лысый, голый и белее белой булки. Приблизившись, мы с Норой увидели, что Томми набивает мощное дерево лотоса – узловатый ствол вырастал у кашалота из задницы, всползал по хребту и расцветал на спине, ветвями обнимая грудь. На предплечьях восседала пара еще не покрашенных птичек.

– Чего вам сделать? – спросил Томми, не поднимая головы.

– Вы ее узнаёте? – спросил я, протянув ему фотографию Александры. – Она в начале октября приходила к вам в салон.

Он не смотрел, пока не докрасил розовый цветок лотоса.

Взрослые люди с детскими именами – Бобби, Джонни, Фредди: какой-то неписаный закон гласит, что на вид они грознее прочих смертных. У Томми была широкая бандитская физиономия и седина в волосах. Из ворота и рукавов обтягивающей полиэстерной рубашки выглядывали неразборчивые тату. Он исходил непринужденной самоуверенностью, будто привык, что люди гуськом бредут через весь салон к его столу в глубине – татушному аналогу углового кабинета председателя совета директоров высоко в поднебесье – и интересуются его мнением по разным вопросам.

Он скучающе оглядел нас обоих, посмотрел на фотографию и снова склонился над клиентом.