Идти приходилось осторожно – лавка была все равно что заминирована: так и ждала, что ты ненароком двинешь локтем, все рухнет, а с тебя потом сдерут за ущерб кусков двести.
Мы с Сэм протиснулись мимо швейной машинки, антикварной игрушечной железной дороги, деревянного кресла с мумифицированной, кажется, собакой, одеревенело застывшей на сиденье, и очутились среди древних медицинских агрегатов явно варварской природы.
Я пересадил Сэм на другую руку, чтоб не увидела: младенческие больничные койки с посеревшими матрасами, испятнанные кюветы, где, вероятно, обитали пиявки, резиновые жгуты и желтые флаконы с заскорузлым осадком, помпы и шприцы, деревянный футляр с серебряными щипцами, крупными и мелкими. Чопорный строй помятых жестяных шкафчиков. Сотни бурых пузырьков – на каждом белая наклейка, издалека не прочесть – сгрудились на столе из нержавейки, с которого свисали потертые кожаные ремни. Пристегивать пациента при лоботомии. Я в тревоге глянул на Сэм. По счастью, она смотрела в другую сторону – на Хоппера.
Тот направлялся в глубину, к длинному деревянному столу с грудами бумаг и антикварной кассой.
– Эй? – громко крикнул Хоппер. – Есть кто?
Нора исследовала ассортимент в противоположном углу, и находки ее пленили. Неудивительно. Она-то в этой обстановочке как рыба в воде – особенно если учесть винтажные наряды, пугалами висящие вдоль стены: древние грязно-бурые тряпочки сороковых, розовые оборчатые платьица без бретелек, прямиком со школьного бала пятидесятых. Нора остановилась у шляпной вешалки, осторожненько сняла лиловую фетровую шляпу – сбоку приклеено жесткое черное перо, – задрала подбородок, нахлобучила эту красоту на голову и пошла на приступ груды барахла, продираясь к пятнистому зеркалу, прислоненному к черному тележному колесу.
– Ау? – заорал Хоппер.
Нахмурившись, он подобрал штык – похоже, настоящий, острый, но заржавленный.
– Не хочу больше на ручках. – Сэм брыкалась, как жеребенок.
– Иначе нельзя. Тут зачаровано.
Она вытаращилась:
– Что такое «зачаровано»?
– Тут.
Я обогнул африканский тамтам – кажется, из человечьей кожи, продубленной и высушенной, – и направился к Хопперу.
По пути я нечаянно пнул ножку деревянного стола, и стол надломился посередине. Горы тусклых ключей-вездеходов, хромовые украшения на капот, грязная хрустальная люстра и прочий хлам потекли на пол оглушительным каскадом хрусталя, цепей и пронзительных звяков. Обнимая Сэм, которая лицом вжалась мне в плечо, я умудрился одной рукой поймать люстру и коленом поправить ножку.
Хоппер щелкнул пальцами.
И указал на замызганный световой люк и узкую дверь с матовым стеклом в задней стене.
Прямо за дверью шевельнулась человеческая тень – и замерла, словно почуяв, что ее засекли.
Кажется, мужчина – вытянутая голова, широкие плечи.
– Есть тут кто? – снова окликнул Хоппер.