Тодд замер как вкопанный и побледнел еще сильнее. Он открыл рот, но слова, казалось, застряли у него в горле.
– Что? Что ты сказал?
– Мой дорогой мальчик, – начал Дюссандер, всем своим видом изображая беспримерное терпение. – Я уже пять минут выслушиваю твои горестные стенания, а сводятся они к следующему: тебе грозят неприятности и тебя могут вывести на чистую воду. – Видя, что наконец удалось завладеть вниманием подростка, Дюссандер задумчиво отхлебнул из кружки. – Мой мальчик, – продолжал он, – ты так себя ведешь, что делаешь только хуже. И себе, и мне. А мое положение намного опаснее. Ты не находишь себе места из-за табеля. Господи Боже! Это всего лишь табель!
Он смахнул желтым от никотина пальцем папку со стола. И она упала на пол.
– А у меня на кону стоит жизнь!
Тодд молчал, не сводя с Дюссандера полубезумного взгляда.
– Израильтян ничуть не смутит тот факт, что мне семьдесят шесть лет. Там до сих пор с удовольствием применяют смертную казнь, особенно если речь идет о военном преступнике, связанном с концлагерями.
– Но ты гражданин США! – возразил Тодд. – Америка тебя не выдаст. Я читал об этом. Я…
– Читать-то ты читал, а вот меня точно не слушал. Я не гражданин США. Мои документы – подделка, изготовленная коза нострой. Меня вышлют из страны, и куда бы я ни направился – везде будут ждать агенты МОССАДа.
– Вот и пусть тебя повесят! – процедил сквозь зубы Тодд, сжимая кулаки. – И зачем я только с тобой связался!
– Вот и не надо было, – с усмешкой отозвался Дюссандер. – Но ты уже это сделал, мой мальчик. Исходи из того, что есть, прошлое изменить нельзя. Теперь наши судьбы неразрывно связаны. Если ты решишь меня «заложить», как вы выражаетесь, то и мне придется «заложить» тебя. В Патэне погибло семьсот
тысяч человек. В глазах всего мира я преступник, чудовище, настоящий монстр. А ты – мой сообщник! Ты знал, что я живу в Штатах по поддельным документам, но никому не сказал. А если меня схватят, я всем расскажу об этом. Когда журналисты станут осаждать меня с вопросами и лезть с микрофонами, я буду повторять твое имя снова и снова: его зовут Тодд Боуден, да, именно так… Сколько? Почти целый год. Он хотел знать все в мельчайших подробностях, особенно про мучения узников и издевательства над ними. Он так и выразился: «Как вы над ними измывались».
Тодд замер. Его кожа стала почти совсем прозрачной. Дюссандер улыбнулся и отхлебнул виски.
– Думаю, тебя тоже упрячут за решетку. Назовут это «колонией», «исправительным учреждением» или еще как-нибудь иносказательно, вроде «Успехов в четверти», но тюрьма есть тюрьма.
Тодд провел языком по пересохшим губам.
– А я скажу, что это вранье! И что ничего не знал. И поверят мне, а не тебе. Так что не надейся!
Дюссандер продолжал саркастически улыбаться:
– По-моему, ты сам говорил, что отец все из тебя вытянет.
– Может, и не вытянет. По крайней мере не сразу. Речь-то не о разбитом окне. – Тодд произносил слова медленно, будто рассуждая вслух.
Дюссандер с досадой поморщился. Не исключено, что мальчишка прав – когда на кону стоит так много, ему, возможно, удастся убедить отца. Тем более что никакому отцу такая правда не понравится и он будет цепляться за любую возможность в нее не поверить.