Разговор Сергея с суровым Антоном Терентьевичем действительно состоялся. Вот только помнил его студент Данилушкин впоследствии крайне отрывочно.
В памяти сохранились только разрозненные куски.
– Хотите ли вы, Сергей Иванович, узнать все тайны Вселенной? Они скрываются в той самой бездне, которую мы изучаем тут. С помощью криотехнологий мы можем погрузить человека в долгий сон и открыть в его мозгу особые энергетические каналы… Вселенная разумна, мы существуем в информационном поле, где записано все прошлое и все будущее. Душа человека есть информационная волна, которую мы выпускаем, как луч света, освещающий темноту бездны… С помощью наших спящих объектов – мы называем их «слиперами» – можно узнать любой секрет, любую государственную тайну. Мы служим государству… Мы можем уничтожать любых его врагов, воздействуя опосредованно, через информационную матрицу Вселенной. Но вас не зря провели через криозал номер один. Вы видели отработанный материал. И тех, кого мы, возможно, собираемся использовать в будущем. У нас большие запасы. Но это еще и предупреждение… Не хочешь работать или разгласишь доверенную тебе тайну – большой холодильник… э-э-э… быстро охлаждает пыл. Большой холодильник – это криогенная площадь, вся подземная территория под высоткой физического факультета. Места много…
Все это Сергей Иванович помнил кое-как.
Еще более смутно запомнилось ему все, что случилось после разговора. Когда он, плохо понимая странные речи, заплакал и попросил его отпустить, убеждая своего мучителя, что не только диссертацию еще не защитил, но даже ни с одной девушкой ни разу не целовался!..
Когда Сергея обнаружили милиционеры – он спал в метро, на скамейке станции «Парк культуры». Он честно пытался вспомнить и объяснить, что же произошло с ним за последние несколько часов. Но так и не смог.
Ему мешало лицо Антона Терентьевича. В сохранившихся кусками воспоминаниях оно оказалось крайне изменчивым: то представало полным и красным, в обрамлении густых черных кудрей, то, текуче преображаясь, вытягивалось, удлиняя череп, нос и суживая губы, то вдруг залезало в туман, и наползали на лицо из клубов тумана седые, щеткой, усы с тонкими комариными ножками…
Непостижимая отвратительная физиономия Антона Терентьевича всякий раз вызывала у Сергея Иваныча Данилушкина рвотный рефлекс.
И это действовало убийственно: при всей научной любознательности думать Данилушкину больше не хотелось. Даже легкие попытки вспомнить приводили к мучительным спазмам. В конце концов Данилушкин сдался. Вся неприглядная правда состояла для него в том, что он, пожалуй, никогда не сумеет разобраться в невероятной, загадочной истории, с ним случившейся.
Приключения жмурика
В прошлом, XX веке выдался в начале восьмидесятых ужасный год – все лето в Москве держалась удушающая жара: раскаленный асфальт, в воздухе ни ветерка, ни движения. «Год солнечной активности», – поясняли ученые.
И столько народу в то лето померло от ярости погоды, что все столичные морги были битком забиты. Сейчас звучит странно, а в советские времена никого не удивляло, что даже и места в морге оказывались иной раз в дефиците.
В то лето гуляли отпуск в Москве двое морячков. Как это у них заведено – на суше у мореманов особая программа: веселье-гулянки, девушки, рестораны.
Внезапно у одного из моряков после объемистого «ерша» сердце отказало: захрипел и буквально головой в салат. Вызвали «Скорую» – приехала.
Констатировала смерть.
Акт фельдшер выписал: обычное дело, инфаркт.
Тот моряк, который в живых остался, так расстроился, что даже почти протрезвел.
– Что, – говорит, – делать-то теперь? Куда нам с ним?
А фельдшер со «Скорой» посочувствовал:
– Надо бы, конечно, – говорит, – товарища вашего в морг… Но в нашем районе все морги уже под завязку. На подстанции строго-настрого велели – трупы не тащить. А по другим районам тебя развозить, извини, совесть не позволяет. Я же все-таки «Скорая», а не труповозка. Мы живым помогать призваны. Это я тебе по-человечески, а не как, понимаешь, «звезда со звездой»…