Моряк чуть дуба на месте не врезал.
Сердце у него в горле колотится, вжался в сиденье, словно примерз… Так и не мог пошевелиться. Но машина от кладбища все же отъехала и тишком-тишком до какого-то придорожного ларька добралась.
Завидев в том свое спасение, моряк, ухватился за ручку двери, дернул что было сил, на дорогу шмякнулся задом, вскочил и дунул до самого метро без памяти, не оглядываясь. Не чуял, как и до гостиницы добрался, и спать лег. Сутки спал, пока весь хмель из дурной головы не вышел.
А дело-то, по правде, объяснялось просто: моряк в темноте машины перепутал.
Таксист-изверг поискал было Федю по оврагам и опомнился. Подумал: «И без того уже страху натерпелся. Еще ночью по кладбищу рыскать – сил моих на это уже нет. Поеду-ка домой. А то в жизнь с мертвяками этими не развяжешься». Плюнул на потерянные за поездку деньги, сел за баранку и был таков.
Но за то время у кладбища еще один какой-то «волжский бурлачок» встал. Проездом поломался, как на грех. Не мог завестись. Вот и толкал машину своим ходом до самого шоссе. А нечаянного пассажира в темноте проглядел, не заметил. Но это что ж? Бывают ошибки и почище того…
Проснулся морячок на следующий день только к вечеру. Голова с похмелья трещит, знобит после ночных похождений. Но хуже всего, конечно, муки совести.
– И как же это я Федю бросил? Эх, эх…
Сидит, чуть не плачет от стыда.
И тут вдруг с соседней койки укоризненный хрип:
– Да уж, Колян! Это ты точно неправ. И главное – где бросил?! На кладбище!!! Так тебя и разэтак, фраер, через колено!
Неописуемы в данной ситуации чувства бедного Коляна: он едва рассудка не лишился. Что говорить? Известно: врачебные ошибки дорого обходятся людям.
Впрочем, при более неудачных обстоятельствах они могли бы обойтись морячкам еще дороже.
Очень уж торопился давешний фельдшер со «Скорой». К тому же духота, жара, год солнечной активности. В общем, неправильно медик смерть констатировал, напрасно акт о смерти составил. А Федя, таксистом побитый, в овраге отлежался, алкогольная отрава из него на кладбище выветрилась… И к вечеру вернулся он в гостиницу живой и невредимый.
Колян ему все-таки обрадовался. Но потом. Попозже. Когда отошел от испуга.
А еще позже – надолго в тоску впал. Вспомнил, как пристраивал друга Федю по моргам, как в крематорий его вез… Упорство – хорошая черта. Но, если вдуматься, – уж больно много ответственности налагает на человека.
Вервольф
Весной 1972 года, 16 мая, в среду, шестиклассник Шура Емельянов, как обычно, приехал на занятия историко-археологического кружка при Историческом музее в центре Москвы.
Шурке очень нравилось приходить в музей, когда тяжелые парадные двери закрывались перед посетителями и внутри можно было оставаться только сотрудникам, у кого имелся специальный пропуск.
У Шурки тоже был пропуск. Конечно, не солидная кожаная «корочка», как у взрослых работников музея, а просто сложенная пополам картонка без обложки. Но все-таки в Шуркином пропуске были и фотография, и печать на уголке – точь-в-точь как на настоящей «корочке».