Как ты смеешь

Мне кажется, что я попала в один из ее кошмаров – в тот, в котором мы стоим над зияющим как пасть ущельем.

– Наверное, ты пахнешь жимолостью, – говорит она.

– Я не вру тебе, – отвечаю я.

– Жимолостью, такой сладкой, что на языке мед. Да тебя съесть хочется, Эдди-Фэдди, – продолжает она, и я понимаю, что она превратилась в чудовище.

– Он покончил с собой, – тихо, почти неслышно произношу я. – И это правда, если тебе интересно.

– Вот ты врешь и врешь, а я все принимаю за чистую монету, – говорит она, цокая языком. – Но, пожалуй, хватит.

– Это правда. Он сунул в рот пистолет и застрелился, – кажется, это уже не мой голос, не мои слова – так быстро и уверенно я говорю. – Это правда!

Бет смотрит на меня, но меня уже не остановить.

– Он выстрелил в себя! – говорю я. Мне хочется замолчать, но я уже не могу остановиться, я должна ее убедить. – Он рухнул на ковер, его голова взорвалась. И он умер.

В мерцании фонарей ее лицо блестит как мрамор. Она молчит.

И я продолжаю.

– Ты не знаешь, – говорю я, ветер треплет мои волосы. Они бьют в лицо, залетают в рот. – Не знаешь, потому что не видела. А я знаю.

– Откуда? – парирует она и повторяет вопрос, заданный тогда, в туалете: – Ты там была?

– Конечно же была! – почти кричу я, и дыхание мое срывается.

– Конечно же была, – эхом отзывается она, протягивает руку и запускает пальцы в мои трепещущие на ветру волосы.

– Вот откуда мне все известно, – говорю я более уверенно. – Вот почему я знаю больше тебя. Я видела его труп. Видела, как он лежал там.

Она молчит.

– Ты видела, как он застрелился?

– Нет, это было после.

– Ах, ты видела его, когда он был уже мертв. После того, как тренерша его убила.