Мэтт Френч смотрит на Бет, лежащую на диване и укрытую пледом, и отводит глаза.
На какую-то секунду наши взгляды встречаются. Глаза Мэтта красны от усталости, лицо заспанное и встревоженное.
– Спокойной ночи, Эдди, – говорит он. Никогда бы не подумала, что он знает, как меня зовут.
Он пригибается, ныряет в низкий проем и поднимается по застланным ковролином ступеням.
Тренерша тащит меня в ванную, усаживает на край и забрасывает вопросами. Свет розовых ламп слепит глаза.
– Не знаю, что случилось, – говорю я, но слова Бет так и крутятся в голове: «
Тренер просит меня повторить все это пять, а то и десять раз. По крайней мере, так мне кажется. Перед глазами кружится. Я пытаюсь опереться о душевую занавеску и начинаю сползать, но она рывком поднимает меня и заставляет выпить залпом четыре стакана воды.
– А как ты
– Не знаю, – отвечаю я. – Ты видела ее ноги? Красные отметины?
Я опускаю ладонь на колено и тут же вспоминаю темно-фиолетовый синяк, который был у меня на том же самом месте, что и у Бет – от большого пальца Минди, впившегося в кожу, когда она поднимала меня в стойку на бедре[34].
И лимонные трусики, аккуратно сложенные в сумочке.
Но тренер не слушает. Она даже не смотрит на меня.
Она держит в руке телефон Бет. Ума не приложу, как он у нее оказался.
Она просматривает историю. Исходящие звонки и сообщения «Сержанту Уиллу» – шесть, семь, восемь подряд.
Внезапно ее лицо искажается.
«Приезжайте, сержант, мы заждались». И фотка, отправленная следом: черно-белый, как у Бет, лифчик под зебру, призывно выставленные буфера.
Колетт швыряет телефон в стену, тот отскакивает и шлепается прямо в унитаз.
Что тут такого? Это же ничего не значит.
Одному дьяволу известно, сколько цифровой порнухи хранится у Бет в телефоне; сколько электронной грязи скопилось в закоулках его памяти.