Обман

22
18
20
22
24
26
28
30

– Вам обеим не о чем волноваться, – говорит Дэвид. – Уверен, что это совещание посвящено не увольнениям, а чему-то еще. – Джули смотрит на него огромными глазами диснеевской принцессы, и мне хочется швырнуть ей в лицо степлер. – Мой знакомый из ДПЗ говорит, что вроде бы сейчас в нашей отрасли какие-то проблемы с финансированием, так что, может, Рэйчел хочет это с нами обсудить. Возможно, и будут увольнения, возможно, временные, но в любом случае первым под удар попадет вспомогательный персонал. Так что пока не гоните лошадей.

Поддерживая беседу на автопилоте, в какой-то момент я вдруг осознаю, что безумно ревную – Дэвид и Джули успокаивают друг друга. А я сижу одна, мне не к кому прислониться, и никто не гладит меня по волосам. Почему они утешают друг друга, а меня бросили? Дэвид – мой лучший друг, а Джули мечтает стать моей лучшей подругой, так какого черта они флиртуют друг с другом, а не со мной? Я что, должна почувствовать себя счастливой только лишь оттого, что они пришли именно в мой кабинет, чтобы почувствовать себя лучше? Может, мое присутствие отгоняет их страхи? Почему никто не гладит меня по голове?

Дэвид смотрит на часы и постукивает пальцем по циферблату:

– Пора идти, леди. Собрание начнется через две минуты.

Он помогает Джули встать, а я придерживаю для них дверь. На мгновение у меня возникает желание поставить Джули подножку, чтобы она шмякнулась лицом о пол и испортила дорогущую работу своего ортодонта, но, разумеется, я этого не делаю. Я спокойно закрываю дверь, и мы все вместе выходим в коридор.

Теперь, когда все расселись по местам, стало ясно, что персонал разделился на несколько групп, где обсуждались различные версии причин столь экстренного собрания. Рэйчел, во главе стола, согнулась над кипой бумаг. Ну а мы теснимся ближе один к другому, что необычно.

Я зажата между Дэвидом и Ширли; Джули умостилась слева от Дэвида. Я все еще тихонько киплю, что меня никто не приласкал и не погладил по голове. Но стресс от предстоящего вытесняет раздражение, и я пытаюсь прочитать, что у Рэйчел на уме. Она ни на кого не смотрит, что означает одно из двух: либо мы все вместе совершили нечто ужасное, либо она сейчас выложит нам новость, о которой не хотела бы знать и сама.

Я настраиваюсь на неизбежное. Страх мечется во мне, как птица в клетке, и я то и дело сглатываю слюну, чтобы не дать ему вырваться наружу. Я жду, когда Рэйчел посмотрит на меня и откроет рот. Жду, что после окончания совещания она отведет меня в сторонку и скажет, что у нее связаны руки. Жду, что она воспользуется справочником DSM и зачитает оттуда список симптомов, которые объяснят всем моим несогласным или непонятливым коллегам, почему я не пригодна к работе с психически больными людьми.

Наконец, после, кажется, нескольких часов полной тишины, Рэйчел открывает совещание. Я так крепко сжимаю подлокотники кресла, что у меня белеют костяшки пальцев.

– Спасибо всем, что пришли сюда сегодня. Я знаю, что объявила сбор в последнюю минуту и что все вы в это время трудились не покладая рук – и спасибо вам за это тоже. Мне очень жаль, но сейчас вы все здесь для того, чтобы услышать печальную новость.

Джули ахает и хватает Дэвида за руку, и у меня немедленно начинает пульсировать в голове, а шея потеет.

– Все вы пробыли здесь достаточно долго и знаете: есть пациенты, которым мы не можем помочь. Все вы хоть раз сталкивались с этой темной стороной нашей работы. И сегодня наступил еще один такой день. Простите, ребята. Мы потеряли Эдди.

По залу прокатывается волна изумленных вздохов. Воздух внезапно становится очень теплым. Мы смотрим друг на друга с открытым ртом, как будто безмолвно задаем вопросы и не слышим ответов. Шок сваливается на меня, как тонна кирпичей, и я тяжело оседаю в кресле. Хотелось бы чувствовать облегчение, что совещание, как оказалось, касается совсем не меня, но я не могу.

Никто не знает, что сказать, что сделать. Джули по-прежнему держит Дэвида за руку, но он поворачивается ко мне. Лицо у него каменное, но в глазах стоят слезы. Он отнимает руку у Джули, кладет обе ладони на мое колено и опускает глаза. Через его плечо я замечаю, что Джули отворачивается и растопыренными пальцами закрывает лицо. У нас с Дэвидом была особая связь с Эдди. Такой у него не было ни с кем другим. И никто об этом не знает. Мы принимали его как должное, но теперь… Я вспоминаю тот день, когда он просунул в мою дверь свою кроссовку без шнурков, а я пообещала поговорить с ним через час.

Он полагался на нас, а мы его подвели. Но вместо того чтобы грызть себя и думать, что мы все же могли бы его спасти, мы утешаем друг друга и шепчем, что действительно ничего нельзя было сделать.

– Причина смерти, судя по всему, суицид, – продолжает Рэйчел. – Наш уборщик Сэл вчера ночью нашел его тело в кладовке внизу. Никакой записки при нем не было, и в его комнате тоже, но мы все же считаем, учитывая все его предыдущие попытки, что это суицид.

Гэри не может больше сдерживаться и заливается слезами. Соседи тут же начинают успокаивать его, поглаживать по спине и повторять, что он никак не мог это предотвратить. Я вкладываю свою холодную, влажную ладонь в руки Дэвида, он поднимает голову, и мы смотрим друг другу в глаза так, будто нам по сто лет и мы знаем все на свете.

Рэйчел все еще что-то говорит – кажется, что к нашим услугам специалисты, на случай если мы захотим обсудить с ними свои переживания. Все мы ведем себя так, будто не слышали ее. Она добавляет, что оставляет нас одних, чтобы мы могли поговорить обо всем без нее. Джули немедленно впадает в панику. Ее трясет, она истерически дышит, и Ширли уводит ее в туалет, чтобы привести в чувство. Все взволнованы, громко говорят, делают резкие жесты, но в том пузыре, где спрятались мы с Дэвидом, все происходит очень замедленно, тихо и спокойно.

29 декабря, 12:47

Прошло почти двадцать четыре часа с тех пор, как стало известно о смерти Эдди, а я все еще не могу прийти в себя. Слова Рэйчел звенят у меня в ушах. Я хожу словно под анестезией, полностью дезориентированная, и мне трудно сфокусироваться на делах. Отчет о происшествии был напечатан и отправлен в архив, и мне приходит в голову – что, если мне станет легче, когда я его прочитаю? Если за трагедией будут стоять факты, получу ли я отпущение грехов?

Я сползаю с кресла и тащусь по коридору в архив. Медсестра, склонившись над ксероксом, печатает объявления о вечеринке с сыром и чизкейком, которая состоится в лаунже для персонала в пятницу. Вот уж куда я точно не пойду. Она мило улыбается, и свет ксерокса делает ее белые зубы неоново-голубыми.