Похоже, что Ли Бёндо был нежеланным для собственной матери уже в тот момент, когда появился на свет. Он вырос под гнетом этой женщины, которая постоянно осыпала его ругательствами и мучила его. В душе у Сонгён все переворачивалось, когда она слышала, как он сквозь слезы кричит, что нет у него никаких хороших воспоминаний, что не хочет он ничего вспоминать, потому что все это было слишком ужасно. Непонятно почему, но его мать переложила все собственные проблемы на собственного ребенка, изливала на него свои гнев и боль в форме физического насилия. Все могло бы быть совсем по-другому, если б рядом был кто-то еще, но больше никого рядом не оказалось.
Почему его мать повторяла, что он грязный ублюдок, что ему не следовало вообще появляться на свет?
— Почему она так с вами обращалась? — спросила Сонгён, ожидая, что Ли Бёндо опять начнет говорить, но он просто сидел в той же позе, не отрывая рук от лица, и сидел так очень долго. Пауза затягивалась.
— Господин Ли? — произнесла она.
Он даже не поднял голову. Наверное, разозлился на Сонгён за то, что она вскрыла его старые раны, что заставила думать обо всем этом.
Довольно долго просидев так в молчании, Ли Бёндо наконец поднял взгляд.
— Какой срок давности при убийстве? — вдруг спросил он.
Сонгён на миг оторопела — подобного вопроса она уж точно не ожидала услышать. Хотя куда больше ее удивило совершенно безмятежное выражение его лица — после столь эмоциональной вспышки она ожидала увидеть красные глаза и слезы. Его голос тоже звучал совершенно спокойно — перемена настроения столь же резкая, как летний ливень. Он больше не был перевозбужден, и едва заметная улыбочка вновь вернулась на его лицо. Ли Бёндо вновь прикрылся все той же маской. Сонгён вздохнула, чувствуя полную опустошенность.
— У убийства нет срока давности, — ответила она.
— Понятно. Ну что ж, предположим…
Он остановился на полуслове, огляделся по сторонам, бросив взгляд на охранника у двери, и потом, сложив руки рупором, поднес их ко рту и негромко продолжил — Сонгён даже пришлось податься вперед, потому что его голос звучал почти неслышно:
— Предположим, я убил свою мать. Меня приговорят к смерти? Или к пожизненному заключению? — Вот что он произнес.
Сонгён потрясенно уставилась на него. Всмотрелась ему в глаза, пытаясь понять, что он на самом деле имеет в виду. Ли Бёндо ухмыльнулся ей, поднялся со стула и крикнул охраннику, что хочет вернуться в свою камеру.
Сама Сонгён не нашла в себе сил ни встать, ни окликнуть его.
При слове «мать» он продемонстрировал ей свое покрытое шрамами тело. Сказал, что его детство было настоящим адом. Сказал, что его мать ушла из дому, когда ему было семнадцать, но Сонгён интуитивно почувствовала, что это неправда. Выходит, он просто убил свою собственную мать?
Если так, то первый раз он лишил кого-то жизни очень и очень давно.
Выходя из комнаты, Ли Бёндо больше не сказал Сонгён ни слова. Она не сводила с него глаз. Лицо его теперь было лишено всякого выражения, но он все же успел показать ей свое истинное лицо, лицо без маски. Она была настолько потрясена, что некоторое время не могла даже пошевелиться.
Сонгён было трудно себе представить, каково это — постоянно, с самого рождения подвергаться насилию, физическому и словесному, со стороны собственной матери, самого вроде бы близкого тебе человека. Одна только мысль о том, как подобная обстановка могла искалечить его душу, сковала ее по рукам и ногам.
Молча убирая в сумку блокнот и диктофон, она вдруг подумала про Хаён.
Девочка появилась у нее в доме в тот самый день, когда она впервые пообщалась с Ли Бёндо. Тогда Сонгён этого не осознала, но глаза Хаён были странно похожи на его глаза. И Хаён, и Ли Бёндо пытались строить из себя сильных, но на деле оказались чрезвычайно ранимыми, и этот острый, холодный взгляд предательски выдавал одиночество.
ebooksa