Именинница

И умерла всего десять лет тому назад.

Пит Хоффман откинулся на спинку потертого, но довольно удобного кресла. Он мог бы уснуть в таком положении.

— И ты хочешь сказать, Гренс, что тридцать лет с лишним бродишь по этим апартаментам один-одинешенек? Невеселая картина, прости. Иметь дом, который тебе даже не совсем дом, а так…

Хоффман смотрел на Гренса. Он не имел намерения обидеть комиссара, но видел, что именно так оно и получилось. Взгляд Гренса исполнился боли — той самой, в которой он прожил столько лет.

— Я не так часто здесь бываю, — ответил комиссар. — В кабинете полицейского участка мне комфортнее… гораздо комфортнее, я бы сказал.

— Теперь я начинаю понимать, почему ты остался здесь жить… в одиночестве.

А может, Гренс вовсе не обиделся? Хоффман внимательнее вгляделся в лицо собеседника, и то, что он принял за боль, на этот раз показалось скорее выражением благодарности. За то, что гость не только правильно истолковал его ситуацию и внутреннее состояние, но и нашел в себе мужество высказать свои догадки вслух.

— Видишь ли… я, конечно, думал и об этом…

— О чем?

— О переезде.

— И?

— Честно говоря, я просто плохо представлял себе это… Не знал толком, как…

В этот момент пожилой комиссар выглядел примерно как и его квартира — одиноким, опустошенным, чужим.

— …просто не представлял себе, как это бывает, когда люди оставляют свое жилище.

Мужчины смотрели друг на друга. Не так долго, но достаточно для того, чтобы Пит Хоффман еще глубже погрузился в прошлое Гренса, куда Гренс вообще мало кого пускал.

— Пойдем на кухню. Там как будто проще говорить о делах. Кроме того, если мы собираемся бодрствовать еще несколько часов, будет кстати дополнительная порция горячего кофе.

Следующий кофе оказался еще крепче, хотя Хоффман и был уверен, что такое невозможно. Кексы оставались все такими же твердыми. На столе разложили фотографии Дейяна Пейовича и Бранко Стояновича, живых и мертвых. Самые старые снимки были сделаны разведывательной полицией с большого расстояния. И вот последние — мужчины лежат на спине, в голове каждого по два пулевых отверствия.

Гренс воздерживался от комментариев, не желая навязывать Хоффману свою точку зрения. Молча пил кофе и ждал реакции собеседника.

— Я твой агент, а ты мой, так, Гренс?

— Именно так.