Именинница

— Африканские торговцы живым товаром, к которым ты внедрился по моему поручению?

— Нет, они… Я не рассказывал тебе этого, но они тоже давно прекратили существование. Послушай, Гренс, я перебрал всех своих врагов. Я вспомнил всех, — а их великое множество, — и среди них нет никого, кто мог бы так действовать. Я их не узнаю. Совершенно уверен, что никогда не имел дела с теми, кто сейчас меня шантажи- рует.

Они допили, что оставалось в бокалах. По телу растекалось приятное тепло, но больше Гренс наливать не стал. Он знал, как неожиданно меняют человека подобные стимуляторы настроения.

— Три часа, — сказал комиссар. — Пойду постою на балконе. Береги мои бумаги, Хоффман, увидимся завтра.

Гренс устроился на балконе, когда уже занимался рассвет. Жизнь сразу показалась проще. Комиссар решил, что отныне летом будет спать только здесь, на свежем воздухе. Его гостю, появившемуся на балконе несколько минут спустя, тоже в первый момент показалось, что он шагнул в другую реальность.

— Здорово, Гренс.

— Обычно я выхожу сюда, когда не могу уснуть, — признался комиссар. — В последнее время такое случается все чаще.

Пит Хоффман облокотился о перила, совсем как это только что делал комиссар. Как будто и ему вдруг захотелось посмотреть вниз, туда, где разом обрывается все.

— В документах упоминаются еще двое, — сказал Хоффман. — Твои коллеги-разведчики, Гренс, заставали Пейовича и Стояновича в компании еще двоих мужчин с похожим прошлым — с Душко Заравичем и Эрмиром Шалой. Я видел этих приятелей в самых разных комбинациях, Гренс, в том числе и всех четверых одновременно. В то время я еще жил там… Не утверждаю, что они группировка. Но это сеть, они помогают друг другу. Имеешь дело с одним — будешь иметь и с тремя остальными. Оставшиеся двое не менее опасны, чем те, что уже мертвы.

Пять мотоциклистов летели шеренгой по обезлюдевшей Свеавеген. Оглушительный звук усиливался по мере их приближения, и он не нарушал тишины, но будто шел с нею рука об руку. Стокгольм — Мегаполис — Предместье Европы.

— Итак, если я внедрюсь, комиссар, если подойду ближе, мы должны будем начать именно с этих двоих, тех, что пока живы.

Хоффман отошел от перил и медленно зашагал по балкону. Когда он остановился, город снова погрузился в молчание. Только одиночные слабые голоса время от времени нарушали тишину.

— Но с Эрмиром Шалой я никогда не сталкивался. Душко Заравич — да… из его бумаг следует, что один из сроков он отсидел в Швеции. Задержаний и допросов было много, но в остальных случаях ему удавалось улизнуть.

— Я допрашивал обоих семнадцать лет назад, — ответил Гренс, — как и тех двоих, что уже мертвы. Все четверо проходили по делу об убийстве четырех членов одной семьи. Мне так и не удалось выяснить, как это было связано с балканской мафией. Это один из немногих случаев, когда я закрыл расследование, так и не наказав убийцу.

— Ты знаешь, Гренс, что такие редко попадаются. Но один из четверки все-таки угодил в тюрьму — Душко Заравич — за нанесение тяжких телесных повреждений при отягчающих обстоятельствах, похищение человека и торговлю наркотиками. Загремел на девять с половиной лет, из которых отсидел от силы шесть. И это я засадил его благодаря своей агентурной работе — то, что не удалось твоей полицейской клике, Гренс. Первые годы Душко сидел в Бункере, при всех строгостях — ни отпусков, ни посетителей. Это тогда заболел и умер его пятилетний сын. Лейкемия, кажется. И Заравича не отпустили с ним проститься. Теперь у меня свои дети, понимаю, что это значит. И я благодарен тебе, Гренс, за то, что мое имя так и не всплыло на суде. Тебе и Вильсону хватило других доказательств.

Гренс выпрямился, и оба мужчины встали плечом к плечу. Два человека, которые подозревали всех, но были вынуждены довериться друг другу.

— Так оно и получается, комиссар, — подытожил Хоффман. — Или Шала и Заравич убийцы, которых деньги заставили забыть о старой дружбе, или в следующий раз мы найдем их с головами, простреленными в двух местах. В любом случае я желал бы держаться от них подальше, когда буду работать в банде. Они связывают мне руки. Поэтому предлагаю тебе их арестовать.

— Арестовать?

— На семьдесят два часа, то есть трое суток. Именно столько ты можешь держать человека за решеткой, не предъявляя доказательств по всей форме.

— Но за что?