Лярва

Глава 31

Тридцать первое августа.

Перед полуночью. Колыванов

Колыванов ехал домой поздно вечером после длительного пребывания в управлении внутренних дел, будучи голодным, уставшим и в отвратительном настроении. Человеческие трусость, пустословие и ненадёжность в обязательствах не уставали потрясать его и разочаровывать. Чего стоил, например, этот полковник полиции, пару недель назад самолично утвердивший дату облавы, а сегодня вдруг показавший колебания!

Колыванов позвонил ему в самом конце рабочего дня, чтобы ещё раз удостовериться в том, что назначенные на завтра поиски и задержание Лярвы состоятся в действительности, а не отменены в последний момент. Жизнь давно уже приучила его осуществлять подобные уточнения и проверки. И уже один только голос полковника по телефону, юливший, уклонявшийся от твёрдого ответа и рассыпавшийся дюжиной слов там, где требовалось всего одно слово, давал самое ясное подтверждение тому, что предосторожность прокурора оказалась нелишней. Бросив трубку и выругавшись, он немедленно поехал в управление полиции и провёл там немало времени, требуя, угрожая, настаивая, напоминая и разве только не умоляя руководителя оперативного управления полиции о выполнении мало того что прямейших его должностных обязанностей, но и давно запланированных, утверждённых им же самим в письменном виде мероприятий. А в ответ слышал следующие многословные речи:

— Ну что вы, что вы, я вовсе не отказываюсь, и совсем даже напротив! То, что утверждено и подписано, то и должно быть выполнено! Кто же сомневается в этом? Дисциплина и ответственность у нас — прежде всего! И как это вы могли в нас усомниться? Ведь уж, казалось бы, и награды имеем, и благодарности, и все по заслугам, есть чем гордиться, достижения немалые. Да и мы сделаем, безусловно, сделаем! Разыщем и изолируем, всё в точности исполним, как и потребовал от нас губернатор после вашего, господин прокурор, настоятельного требования. Разве мы уклоняемся от своей работы? Никогда мы не уклонялись от своей работы и от своих наипрямейших и самых первейших обязанностей! Но в то же время и вы должны нас понять. Уж будьте любезны и вы войти в наше положение и отнестись с пониманием. Ведь бедствуем, вот как раз именно в этом квартале бедствуем, да и только!.. Чайку не желаете?

И грузный полковник подскочил, точно мячик, устремляясь к столику с чайным прибором. Однако Колыванов резким отрицательным взмахом руки остановил его порыв и сдержанно спросил, постаравшись показать в голосе и угрозу:

— Так в чём же ваше бедствие? Потрудитесь объяснить.

— Так ведь людей нет, вы поймите, не с кем работать! — тотчас запричитал полковник, опять усаживаясь на место. — Со всех сторон жмут и давят. Все люди повысланы на задания — и хоть разорвись! Сами понимаете, поручения-то кидают нам отовсюду, живём-то посреди громадного административного аппарата, начальников-то над нами — хоть пруд пруди! И каждый норовит прислать какую-нибудь гадость — то бишь порученьице, или там просьбу, например, или жалобу. Кого только нет над нами! И администрация, и депутаты, и надзор (уж извините), и собственное руководство. Один одно попросит, другой другое прикажет, третий третье укажет — и ведь на всё рождается свой отдельный план мероприятий! А планы-то, знаете ли, имеют обыкновение умножаться да и не всегда в срок выполняться, потому что ну кто же на свете без греха? И вот они копятся и копятся, планы-то мероприятий, и вот уж на старые планы, не вполне выполненные, наслаиваются всё новые и новые, а там и опять добавляются всё новые и новые! А потом смотришь, этак хватишься, а мероприятий-то, господин прокурор, нам понаспущено уже не сотни, а тысячи! Слышите ли? Я говорю, тысячи мероприятий! А где же и когда можно успеть выполнить такое количество дел в установленные сроки, если количество исполнителей у нас строго ограничено штатным расписанием?

— Послушайте, — не выдержал и перебил его Колыванов. — Зачем вы тут изъясняете мне о вашей перегруженности работой? Работы у всех много, и у меня тоже! Это неконструктивный подход к делу. Нет, подождите! — Он повысил голос, видя, что полицейский желает вставить своё слово. — Теперь уж подождите и дайте сказать мне. Исполняя закон и выполняя свои должностные обязанности, я потребовал, потому что имею право предъявлять требования по исполнению закона. Того же потребовал от вас и губернатор. А вы что отвечаете на оба требования? Что не можете их выполнить? Хороша работа системы государственной власти!

— Но ведь и аппарат у меня не резиновый! — вступил опять полковник плачущим голосом. — Вы понимаете? Людей-то мне не добавляют, людей-то нехватка, а мероприятия так и не выполнены, или недовыполнены, а бывает так, что и не приступили ещё к выполнению. Но если бы ещё только это! Это бы ещё полбеды — мы бы справились, мы бы нагнали, мы бы по выходным и по ночам. Так ведь нет, этого оказалось мало! И вот именно тогда, когда куча дел, когда катастрофа, когда не знаешь, за что и хвататься, — вот тут-то и насылают на тебя комиссию из Москвы! Вы слышите? Руководство едет с проверкой! Моё наипрямейшее руководство, всю плешь мне проевшее и больше всех для меня понапланировавшее, от которого, скажу вам по секрету, не знаешь куда и деться, и пятый угол готов искать, и в петлю лезть, и головой об стенку биться, — вот именно оно-то и едет, и именно непременно сейчас ему надо! Ему приспичило, у него тоже свой план проверок — а мне куда деться? Комиссия! Одно слово — комиссия! А уж какие у неё планы да намеренья, у этой комиссии, одному Богу известно! Может быть, там уж и акт проверки готов заранее. Сидишь вот и боишься, да и думаешь: просто так ли едут, чтоб план свой выполнить, для галочки, — или едут голову снимать, кресло освобождать, свою эффективность и суровость мер показывать? Вот, мол, какие мы зоркие да прозорливые, вот, дескать, какие ужасы мы на местах понавыявляли и вот каких мерзавцев да бездельников с должностей понаснимали!

Здесь Колыванов наконец перервал нескончаемую речь чиновника ударом ладони по столу и возвысил голос:

— Вы хотите сказать, что у вас сейчас московская проверка?

— Именно, начальство едет со дня на день! На подходе и на носу! — полковник закивал головой с несчастным и убитым видом. — И потому все у меня сейчас заняты на самых первейших дырах и на самых срочных пунктах. Вон у меня: капитаны заборы красят, майоры диаграммы чертят! Самолично мне приходится такое делать, что стыдно и сказать.

— И вы утверждаете, что заранее о проверке не знали, заранее заборами не занимались, всё к чертям запустили и теперь от собственных обещаний и намеченных мероприятий отрекаетесь? — Колыванов еле удерживал себя от взрыва и грубостей.

— Да нет, что вы, ни в коем случае не отрекаемся! И в мыслях не имели отрекаться! Всё выполним! Вот только сроки, вероятнее всего, придётся сдвинуть.

«Ну конечно, начальству зад лизать тебе важнее, чем выполнять свои обязанности в установленные сроки! — подумал Колыванов в бешенстве. — Пусть кругом всё хоть горит синим пламенем, но мы это самое синее пламя отставим и прежде всего займёмся лизанием зада начальству!» Он смотрел на своего пухлого, краснолицего, лысоватого собеседника, похожего на поросёнка, кусал губы и изо всех сил старался унять раздражение и взять себя в руки. Затем гневным и порывистым движением поднялся с места и спросил у полковника напоследок, собираясь направиться к выходу:

— Итак, спрашиваю в последний раз: намерены ли вы завтра произвести поисковые действия и задержание подследственной или нет? Напоминаю, что срок исполнения — первое сентября, и предупреждаю, что второго сентября я намерен реагировать на ваши действия или бездействия по факту!

Полковник тоже встал и вышел из-за стола; в глазах его посверкивала злоба. Колыванову не раз уже приходилось принуждать его работать так, как должно, и с этой целью оказывать на него немалое давление, посему он не питал иллюзий насчёт дружественного отношения к себе этого человека.

— Я понимаю, — забормотал начальник управления, — что у вас, господин прокурор, есть в этом деле, конечно, и очень болезненный личный интерес.