Он подошел к своему столику и вернулся с листком бумаги и цветными карандашами.
– Можешь нарисовать сам себя в лесу нынче ночью?
Сервас затаил дыхание. Тео размышлял. Потом взял карандаши и принялся рисовать. Габриэла встала и подошла к ним.
– Детей от семи до одиннадцати лет в условиях расследования рекомендуется попросить нарисовать ситуацию, которая вас интересует. Это лучший из способов коммуникации. Но сначала – игра. А потом то, что на нашем медицинском языке именуется «диалог по-взрослому».
Сервас подумал, что между взрослыми пациентами, страдающими различными парафилиями, и детьми, которых лечила Габриэла Драгоман, ее психиатрическая практика делает большое различие. Но, в конце концов, общество все больше и больше впадало в детство, и огромное количество взрослых людей не желали с детством расставаться.
– Готово! – крикнул у них за спинами Тео.
Они обернулись и подошли к мальчику. Габриэла наклонилась и не спеша взяла рисунок наманикюренными пальцами.
– Можно взглянуть, Тео?
Мальчик энергично кивнул, видимо, гордый результатом. Все обступили Габриэлу и вгляделись в рисунок. Деревья довольно скверно были нарисованы черным карандашом, а поверх них шли густые короткие полосы дождя, нарисованные голубым. В лес вела коричневая тропа,
Взрослый и ребенок…
– Тео, а кто это?
Габриэла Драгоман указала на силуэт рядом с детским. Сервас вздрогнул. В этой едва обозначенной фигуре было что-то опасное, не внушающее доверия, что-то такое, от чего ему стало не по себе. Глядя на нее, он испугался. Словно рисунок внезапно ожил и спрыгнул с листа. Он отвел глаза от рисунка и сосредоточил внимание на мальчике, который снова замкнулся и явно не хотел говорить.
– Не хочешь мне сказать?
Голос ее все время звучал очень тихо, мягко и приглушенно, и Сервас сам не избежал обаяния этого ласкающего тембра, словно перебирающего мозг. Но мальчик покачал головой.
– Почему?
Никакого ответа.
– Тео, ты ведь знаешь, что я твой друг?
Мальчик молча кивнул.
– Тогда почему ты не хочешь рассказать мне о твоем друге?
Нет ответа.