Перед тем как войти в комнату, уже взявшись за ручку двери, он обернулся:
– Чудес не ждите, ладно?
Харпер и Эми кивнули, и он первым вошел внутрь.
Виктория сидела в кресле у кровати, рассеянно глядя в пространство, едва ли замечая картинки, которые беззвучно мелькали на экране телевизора перед ней.
– Привет, мам. – Роберт присел с ней рядом и бережно взял ее за руку. – Я привел к тебе гостей.
Виктория медленно повернулась на голос, вгляделась в его лицо. Ее слабая улыбка растаяла.
– Вы кто?
– Это я, мама. Роберт.
– Какой еще Роберт? – Она высвободила руку, нахмурилась.
– Твой сын Роберт.
– Я вас не знаю.
По сравнению со сгорбленными старичками в общей гостиной она казалась совсем молодой: всего шестьдесят восемь лет, волосы еще не поседели окончательно, морщин не так много. Она отвернулась от Роберта, и Харпер заметила, как у него поникли плечи.
– Я прихожу каждый день, – сказал он. – Иногда она меня сразу узнает, и мы замечательно болтаем. Иногда принимает за брата или за отца. А иногда вот так – вообще со мной не разговаривает. Альцгеймер – жестокая болезнь.
Виктория снова сидела в той же позе, что и вначале, снова с безмятежным выражением смотрела в пространство, чуть мимо телевизора.
– Да, ее, наверное, это все ужасно пугает, – сказала Эми.
– Жестокая по отношению ко мне, я имел в виду. Ей-то что, она через пять минут забудет. А мне приходится все это выдерживать.
Харпер пододвинула к креслу Виктории еще одно, для себя.
– Простите, миссис Сеттл? Я из полиции. Хотела задать вам несколько вопросов о том, что случилось в 1976 году.
Женщина не пошевелилась, даже глаз не подняла. Харпер мельком взглянула на Роберта, тот пожал плечами:
– Продолжайте. Надо хоть попробовать.