Никита Евсеич сидел в коридоре, выставив негнущийся протез, и все проходящие мимо вынуждены были обходить его у противоположной стены. Делал он это специально, вдруг ощутив желание хоть в мелочи, но отомстить за мытарства, пережитые в этом здании. Теперь он был уверен, что донос – это работа не Потехина. Кто-то, зная прекрасно обстановку; бывшую на Монастырском острове, воспользовался именем Ильи, вероятно, рассчитывая, что бывший бандит Потехин живет под другой фамилией либо его вовсе нет в живых. Пока, мол, суд да дело, пока разберутся – Гудошников насидится вдоволь и потом, может быть, станет сговорчивее.
Илья же фамилии не изменял и никуда из Спасского не выезжал. Ко подтвердит ли он правоту Гудошникова? А вдруг испугается ответственности за то, что вешал комиссара на дыбу, и попросту оговорит Никиту. Спросят: передавал ли Гудошников документы бандиту Каретникову – он подтвердит. Как бывший узник Северьяновой монастырской тюрьмы подтвердил, что серебряный гроб на острове.
Его подозрения усилились, когда по коридору провели Потехина.
Гудошников подался вперед и вдруг увидел глаза Ильи. Илья смотрел пренебрежительно и с каким-то сожалением. Даже на секунду не задержался, так и прошествовал мимо, сопровождаемый конвойным. Скоро в кабинет позвали и Гудошникова.
Он застал Потехина понуро сидящим за приставным столом: руки, словно у провинившегося школьника, опущены на колени. И тут, увидев эти руки, опутанные толстыми, вздувшимися жилами, Никита Евсеич вспомнил, что он тогда прострелил Илье ладонь, кажется, левую. Это тоже доказательство, и немалое!
Гудошникова усадили напротив Потехина. Потехин взглянул на него и отвел глаза. Следователь Китайников спросил, знают ли они друг друга, затем последовали вопросы: когда познакомились, при каких обстоятельствах? Гудошников отвечал первым. Илья слушал его настороженно и сам начинал шевелить губами, словно повторяя про себя все сказанное Никитой Евсеичем. Лицо его из красного постепенно становилось лиловым, тускнели глаза. Когда Гудошников закончил рассказ, Потехин опустил голову и тяжело перевел дух.
Китайников повторил вопросы Илье и замер, глядя на Гудошникова.
– А чё? Никита Евсеич всю правду сказал, – проронил Потехин. – Так оно и было, я же помню. Токо он не сказал, что я там… это, помогал Ефиму, казаку этому… на
Дыбу… поднимать… И книги потом жег, мне этот велел, из офицеров который.
– Кто обыскивал Гудошникова и вытаскивал у него документы? – спросил следователь.
– Я обыскивал… И этот, Ефим-казак, которого потом застрелили, – Илья кивнул на Гудошникова.
– Как ушел Каретников?
– Это который из офицеров-то?.. Ну как, обыкновенно. Переоделся в его вон одежу, – кивнул Илья на Никиту, – взял документы и в дыру полез. А мне наказал, если комиссар станет его догонять – чтобы я поджигал книги. Он, то есть комиссар, говорит, за книги на все пойдет. А как я уйду, говорит, ты скажи, что сдаешься в плен, что с бандитами тебе надоело и тебя насильно угнали. Он когда дверь раскроет – ты в него из винтовки… Я не стал… Они меня и правда силком угнали, под наганом. Боялись, что я железа надеру, уеду и про них расскажу.
Следователь встал и прошелся мимо Потехина, задумчиво покусывая губу. «Ну, Илья… – подумал Гудошников. – Значит, не все потеряно, Илья! Ты молодец, Илья!» Он ободряюще улыбнулся Потехину, однако тот, занятый рассказом, не заметил.
– Вы вещали комиссара на дыбу? – резко спросил Китайников.
– Я не сам, – пожал плечами Илья. – Я помогал токо… Ефим орет: «Чего стоишь, помогай!» Ну, я ему штык подал, чтоб веревку просунуть, потом за веревку подержался… И книги жег, чтобы шомпол накалить.
– Как к вам потом относился Гудошников?
– Как?.. Ну, хорошо относился, – протянул Илья. – Поначалу стрелять меня хотел, когда я сапоги думал с Ефима снять… Он уже убитый лежал… А потом Никита Евсеич отошел, отмяк. Он не злой, он меня читать-писать учил, за что я ему…
– За что вы написали на него клеветническое заявление? – оборвал следователь.
– Я же говорил: не писал я заявления. – Потехин округлил глаза. – Чего писать-то? За что? Не писал я…
ebooksa