Слово

– Не знаю, – призналась Анна.

– А в отпуск не могли пустить? – спросила Марья.

– Насколько я знаю, оттуда в отпуск не пускают, – Анна заметила, как подрагивают у Марьи красные узловатые руки и уголки глаз опустились книзу: сейчас заплачет…

Марья не заплакала.

– Пойду спрошу, – сказала она. – Если убегом-то – что делать будем? Прятать или назад отправлять?

Анна промолчала, потому что не знала, что ответить. Посоветуй тут попробуй!

– Прятать нехорошо, – сама решила Марья. – Кирилла бы заругал. Выходит, что: он бы как дезертир в лесу жил?.. И отправлять назад – сама подумай?! Как же я его назад в тюрьму отсылать стану?

Анна прислушалась: на мгновение показалось, что кто-то ходит по огороду и шуршит картофельной ботвой…

– Пойду спрошу, – решительнее проговорила Марья, однако не трогаясь с места. – Что ответит?..

– Не волнуйся, мать, отпустили меня, – на пороге кухни стоял Тимофей, подпирал головой верхний косяк. – По половине срока.

Он глядел прямо, и в неярком свете лампы невозможно было понять, то ли морщится, то ли улыбается. Анна села на лавку, подобрала ноги.

– Ну, здравствуй, мать, – тихо проговорил Тимофей. – Вот явился блудный сын, принимай или гони.

– Здравствуй, – сдержанно сказала Марья и поклонила голову, скорее по привычке, чем с желанием. – Коли явился – садись, ужинать будем.

Тимофей сел и взглянул на Анну.

– У тебя гости? – спросил он.

– Бог послал, – ответила мать, выставляя перед сыном миску с варевом. – Не обессудь, с покосу пришли, кушанья готовить некогда было…

– Да я ничего, – Тимофей взял ложку, склонился над миской. – Я, мать, пробой выдернул… Завтра забью. Сроду у нас замков не было.

– Ладно, – отмахнулась Марья. – Ешь да на покос завтра…

Анна хлебнула раз-другой – пища не лезла в горло. Вдруг навалилось тяжелое чувство ожидания чего-то, словно перед грозой, когда тучи сгустились, закрыли небо и солнце, на земле потемнело, зловещим светом набрякли крыши домов, деревья и воздух, отягощенный приближением ливня, недвижимо застыл, уплотнился до земной тверди. В этот момент природе нужна гроза, а ее все нет, нет, и ожидание становится изнурительным.

«Я же им мешаю! – вдруг молнией озарило ее. – Они не могут говорить при посторонних!»