Островитяния. Том третий

— О Дорне.

— Полагаю, я была бы удивлена.

— А теперь удивлены? Или, может быть, теперь вы худшего мнения о нас с Дорной?

— О вас, разумеется, нет. А о ней я ведь знаю только с ваших слов. Похоже, она очень красивая.

— Да, Глэдис.

— Вы рассказали мне о ней, — мягко сказала моя спутница, — и я вам за это благодарна… Как же неверно я все себе представляла!

— Общество внушило вам свой узкий взгляд на жизнь.

— Что ж, видимо, вас Островитяния сделала менее практичным… Но почему вы хотите теперь рассказать мне о Дорне, раньше ведь вам этого не хотелось?

Ответ нашелся не сразу.

— Потому, что мне никогда не приходило в голову, что у вас могло составиться превратное мнение.

— Уверяю вас, нет! — твердо ответила Глэдис.

— Представьте, что если бы мы с вами уехали на два дня, то у обитателей гостиницы скорей всего составилось бы ложное мнение. И я объясню вам почему. Дело в том, что они и на минуту бы не задумались о том, что мы с вами за люди. Они лишь заметили бы, что произошло нечто, чего «не следует делать». Их шокировало бы нарушение условностей. А попроси их объяснить, почему же не следует делать того-то и того-то, они пустились бы в туманные рассуждения о соблазнах и прочем, по-прежнему не считаясь с нами как с конкретными, живыми людьми. Возвращаясь к уже случившемуся, они, вполне вероятно, предположат, что зло коренилось именно в нарушении условностей. Но откуда им знать, что мы чувствовали: было ли то искушением, соблазном или нормальным, обоюдным влечением двух любящих существ? Так или иначе, почему они вправе вмешиваться? Тем не менее они считают своим долгом вмешаться из-за того, что нарушена условность, а вовсе не из-за того, хорошим или дурным был сам поступок… Косность взглядов — вот камень преткновения. Будь взгляды этих людей шире, они моментально ощутили бы себя свободнее и сами свободно решали, как воспримут другие их поступки!

— Не знаю, как бы я могла существовать без условностей, — беззаботно откликнулась Глэдис. — На что же тогда опереться?

— Условности хороши, когда касаются правил поведения, — ответил я, — но не тогда, когда превращаются в неумолимый слепой закон.

— Я не верю в них именно потому, что они существуют. Мама обычно говорила, что презирает их.

— Но тем не менее соблюдала?

— О да! Она говорила, что так надо.

Я подумал о покойной матери Глэдис, которую она любила, но во мне миссис Хантер и ее поучения не вызывали симпатии.

— Она всегда была непоследовательной, — продолжала Глэдис, — а порой и просто говорила невесть что.

— И все-таки вы отказываетесь представить меня как старого друга семьи.