Михаил не стал спрашивать, чья это контрабанда.
Последовал бы традиционный ответ:
— Не знаю. Ведь за руку не поймали.
А застонал, как от зубной боли.
Действительно, Чинников открыл рот, показывая больной зуб.
Когда же они покидали вагон, когда спрыгнули на железнодорожное полотно и сделали несколько шагов, Чинников заскрежетал зубами и выдавил:
— Ну не дожить тебе, сволочь, до завтрашнего поезда! Месяц провозил! И как на тебя нарвался, так все — вверх тормашками! Ты еще заплатишь за это. Чинников не прощает…
Ночь затемнила город, ветер пошатывал деревья, пошатывался и пьяный, встреченный Михаилом на углу Пушкинской улицы.
— Извините! — вежливо просил прощения забулдыга, натыкаясь на очередной столб. — Извините! — и шел дальше, пока не следовало очередное столкновение.
В доме, окруженном строительными лесами, на пролете третьего этажа, были настороже:
— Посвети спичкой, гляну на часы.
— Ты что… спятил, что ли? Может, он как раз выйдет. Знаешь, он и в темноте все видит. А тут мы спичку…. Так он тебе и пойдет сюда.
— А, может, уйти? Ведь поймать могут! Я сегодня, как нарочно, на Чижикова раза три напоролся.
— Когда?
— Когда! Сегодня! Только начало темнеть, пошел я сюда «рабочее место» подготавливать.
— И он видел тебя? Заметил?
— Кто?
— Да ты совсем сдрейфил, салага! Участковый, говорю, Чижиков заметил тебя?
— Вроде нет.
— Вроде нет, — передразнил хриплый голос. — Раззява! Да не дрожи ты. Осторожнее!