О годах забывая

22
18
20
22
24
26
28
30

— Успел бы я.

— Не лезь поперед батьки в пекло. Закрой поддувало! Им с кирпичами ближе было и сподручней, а они не решились.

О том же самом шептались и на стройке дома, прижимаясь к каменной кладке:

— Я ж говорил, что надо! Мишка-то небось без пушки!

— Да пока ты выскочил бы, тут Чиж бы тебя и склевал.

— Склевал бы? Он не торопится. Вон, видишь, у фонаря. Видишь, опять сапог поправляет. Жмет небось!

— Небось, авось! Он тебя еще прижмет, попомни мое слово.

— Я ж говорю: он идет не шатко не валко. Мы бы тут мигом спроворили.

— Салага ты… и есть салага! Он же бывший пограничник. Знаешь, как Чиж стреляет? Не знаешь! Ну и не дай бог ни тебе, ни мне узнать…

— Пусть и салага я, а знаю: прозевали. Мишка завтра накроет товар, накроются и наши тугрики. И не одна косая.

— Что ж ты, сука, поешь! То тебя Миша из реки спас и, может, не стоит его пришивать, то жалуешься, что прошлепали его. Да положи, парень, кирпич, теперь-то уж поздно.

— Все равно он от нас не уйдет! Я вспомнил, что он меня из реки вытащил, и заколебался, а сейчас как подумал, что погорят наши денежки, так аж сердце заболело. В следующий раз не упущу!

А Чижиков уже был в двух шагах от пьяного. Кулашвили не понимал, зачем в такую пору появился на Пушкинской Алексей.

— Где он живет, Миша?

Михаил пожал плечами.

— Ну вот что, Михаил, я беру его на себя, а тебя жена ждет. Смена твоя давно кончилась!

А пьяный лепетал:

— Нет, Липа, Липочка, Олимпиада Федоровна, не кончился матерьяльчик. Сорок отрезов вам хватит надолго! Чек прошу! Заходите! Пожалуйста! Как государственный служащий… гарантирую абсолютное молчание! Благодарю! Эта ручка мне пригодится. В следующий раз выпишу вам товарный чек, нет, не, могу, только карандашом, но сколько нужно! — Пьяный достал из внутреннего кармана великолепную паркеровскую ручку, поцеловал ее и сунул на прежнее место.

— Миша, я провожу его в отделение, пусть проспится, а тебя прошу помнить, о чем я предупреждал.

VIII