— А что? Я задел тебя?
— Задел? Еще как! По щеке, сука, по больной! Я тебе кирпич придвигаю, а ты локтем!
— Тихо! Тихо! Кто-то идет! Он!
— Слепая кишка! Он! Да ты когда-нибудь видел, чтобы Мишка пьян был? А этого вон как повело. Как Мишка пойдет, я тебя трону за плечо, — сигнал дам, а ты сразу — кирпичиной по кумполу, да не промажь! А то засекут нас!
— А что? Могут поймать?
— Вот нюня! Сто раз спрашивал, сто раз тебе отвечал, сто первый повторяю: нет, не поймают. Мы его кирпичом по кумполу… потом выскочим и дрыной втянем по хребтине! Досмерти все равно эту тварь живучую не убьешь. А дело сделаем! И денежки наши! Если мы Мишку не искалечим, он нас за решетку упрячет. Ведь попадемся с товаром все равно. Да что я тебе толкую! Хлеб хочешь с маслом и икрой жрать, а работать, так — дядя?!
— Да жалко вроде, он же меня из реки вытащил, когда я тонул.
— Ишь ты! Жалость почуял. Он тебя как застукает с товаром, мигом утопит, глазом не моргнет!..
Они шептались довольно громко, не обращая внимания на пьяного. А тот доплелся до стройки, ткнулся в угол, попросил прощения. Тут его повело на другую сторону, где для верности тоже была устроена засада.
Пьяный дошлепал до забора, прислонился к нему спиной и сполз на землю. До него донесся шепот:
— Как появится, бей сразу. Да не так ты кол держишь, за самый край, сильней удар придется. По черепу ему — хрясь! Чтобы оглушить.
— А ты-то тоже не прозевай, а то вдруг не сумеешь палку сунуть в ноги. Ты между ног ему, чтобы он с копыт долой. Понял, промеж ног!
— Учи ученого!
— А где этот пьяный? Что-то не слышно его извинений…
— Дрыхнет небось в подворотне!
Пьяному же казалось, что белая горячка, обещанная ему врачами, началась. Иначе… как могло быть, чтобы ночью заговорила стройка и забор? И человеческими голосами? Вдруг стало страшно, захотелось уйти от этих голосов. Попробовал подняться. На четвереньках пополз назад, к началу Пушкинской улицы, откуда ждали Михаила Кулашвили. Он уже обрадовался, что голоса о каком-то Мишке смолкли, хотел запеть, но упал лицом на водосточную решетку:
— Караул! — разглядев решетку, закричал он. — В вытрезвитель согласен, а почему за решетку посадили? За что? Я же свою получку пропиваю! За что?
Этот-то возмущенный крик и услышал Михаил. Он сошел с тротуара и направился к пьяному. А пьяный, собрав силы, пополз на середину улицы, подальше от голосов и решетки.
На середине мостовой Михаил наклонился над ним:
— Вставайте! Машина или автобус… Поднимайтесь!