Но когда из глаз Зоси выкатилась первая прозрачная бусинка, а за ней другая, я, по точному китайскому выражению, «потерял лицо». Как сейчас вижу себя со стороны – суетящегося, роняющего на пол архивные бумаженции, со стаканом в одной руке и платком – в другой. Лепеча что–то совсем уж несуразное, я стал поить Зосю водичкой, утирать ей слезы и при этом размазал губную помаду. Помада меня и спасла. Оттолкнула Зося мою руку с платком, достала из сумочки зеркальце и… перестала рыдать.
Пришел и я в себя.
Ну, думаю, взят ты, Сергей, в переплет. Чтоб ему всю жизнь икалось, тому профессору. Как же – ошеломил! Ни одной серьезной улики нет, а разыграл пьесу. «Извольте признаться!..» «Следствие не проведете!..» Кто это говорил? Неужели ты?
И так мне стало стыдно, что я даже глаза закрыл. Сижу с опущенными веками, слушаю Зосино всхлипывание и казню себя. Но не до конца. Ибо слишком ещё свежи были в памяти розыскные материалы, с которыми ознакомил меня Комаров. А они давали пищу для размышлений. И немалую.
Что Чернышев бесследно исчез – не было сомнений. Комаров и его люди проверили все больницы и тому подобные учреждения, побывали у него на работе, убедились, что он не уволился, с жилплощади не выписывался и так далее и тому подобное. Что Михайловская знала Чернышева и до замужества состояла с ним в интимной связи, что эта связь не прекращалась и после свадьбы Зоси с Чеславом Михайловским, тоже сомнений не вызывало. Не требовало особых доказательств и то обстоятельство, что Чеслав Михайловский, узнав каким–то образом о Чернышеве и даже познакомившись с ним, ненавидел любовника жены. А главное, жили Михайловские на улице Восстания, в доме номер семьдесят шесть, буквально в нескольких шагах от пруда, из которого выловили мешок.
Эти и прочие сведения, собранные Комаровым, были доложены мною прокурору, который, похмыкав и почесав карандашом за ухом, осторожно согласился, что да, мол, действительно, обстоятельства неясные и разработать версию Чернышев – Михайловские стоит. При этом он всё же не забыл указать на самое слабое звено в цепи – на содержимое страшного мешка.
– Всё превосходно, – говорит. – Но не вижу ни одного доказательства, что найденный торс – это торс Чернышева. Вот, что вам надо доказывать в первую голову. И вам и Комарову. В общем, думайте…
Единственный надежный свидетель, Милехин, ничего толкового не показал. Вспомнил он, что у Чернышева на левой руке был рубец от ожога, но опознавать тело по фотографии категорически отказался.
– Увольте, – говорит. – Нипочем не узнаю. И ещё нервы у меня…
Вся надежда оставалась на водолазов, вызванных Комаровым. Под предлогом предполагаемой очистки пруда они без малого неделю копались в иле на дне и, как стало мне известно, проклинали всех и вся за эту работенку. Бригадир ежедневно звонил мне по вечерам и мрачным басом перечислял находки – ржавые ведра, кастрюли, какие–то галоши, банки и склянки. Разговаривая с ним, я чувствовал, что голос мой сам по себе принимал подхалимскую интонацию. А водолаз в ответ принимался бубнить свое – дескать, искать сокровище с «Черного принца» в Балаклавской бухте куда интереснее и проще, чем ваши – он так и. подчеркивал: «ваши» – трупы. Кончилось это тем, что однажды он собственной персоной явился в прокуратуру – могучий и громогласный.
– Баста, – говорит, – начальник. И точка. И хватит. И давайте мирно разойдемся, как две белокрылые чайки. Меня ребята за грудки берут: ни тебе толку от спусков, ни зарплаты. Голый оклад без премиальных.
– Подожди, – говорю, – давай разберемся.
– Соловья баснями не кормят!
– Да ты послушай…
– И слушать не хочу!..
Дискутируем мы таким образом и не слышим, как в комнату вошел прокурор.
– В чём дело? – спрашивает. – Вы кто, товарищ?
– А ты кто?
– Прокурор района. Чем вы недовольны?
– Прокурор, значит? Ты–то мне и нужен.
ebooksa