– К вам, – говорю.
– Проходите, я папу разбужу.
– А сам чего не спишь?
– Картошку на утро варю. Вы проходите.
Из квартиры на лестницу тянуло теплом; густо пахло домашними теплыми запахами. Я еле стоял на ногах от усталости. Хотел было повернуться и уйти от соблазна, но не смог…
Так вот и стал я жить у Комаровых; поначалу в качестве временного квартиранта, а потом – полноправным съемщиком десяти метров площади в многонаселенной квартире на последнем этаже, без коммунальных удобств, телефона и с печным голландским отоплением.
ГЛАВА 7
Несколько дней прокурор делал вид, что моё существование его не интересует. Новых дел мне не давали, по поводу «трупа в чемодане» не вызывали, словом, был я предоставлен самому себе. Лишь однажды секретарша вручила мне стопку писем из числа тех, что оставил мой начальник себе для проверки. Поперек каждого из них шли красные резолюции: «Не подтверждается. В архив».
Комарова я тоже, можно считать, не видел. Домой он приходил ночью, ещё в коридоре стаскивал сапоги, на цыпочках пробирался к постели и, едва коснувшись головой подушки, мгновенно засыпал прочным сном вконец измотанного человека. По решению своего руководства он и подчиненные ему сотрудники вели какую–то свою таинственную работу по делу о «трупе в чемодане». В чём она заключалась, знал я весьма приблизительно – работники оперативно–секретной части не очень посвящали в свои дела.
Спал Комаров мало и уходил из дому задолго до того, как звонок будильника поднимал меня с бугристого ложа. И каждый раз поутру Пека передавал мне листок бумаги с малоутешительными итогами: «Ничего нового».
Так было и три дня назад, и вчера, и сегодня.
Передал мне Пека очередное послание своего родителя и глядит на меня с сочувствием.
– Плохо? – спрашивает.
– Не блестяще, – говорю.
– Садитесь завтракать, я картошки наварил. Мировая картошка, с салом!
Жили мы с Пекой душа в душу. Паренек он был сметливый и – что ещё важнее – хозяйственный. Скромные наши с Андреем Ивановичем рубли расходовал осмотрительно и вдобавок умел варить, жарить и парить не хуже любой хозяйки.
Очистили мы с ним кастрюлю, пополоскали горло чаем, и поплелся я в прокуратуру в весьма расстроенных чувствах.
Скверное это состояние – чувствовать себя бездельником. Товарищи мои, следователи, минуты свободной не имели. Если не допрашивали, то оформляли документацию или выезжали на место преступления, или же присутствовали при вскрытиях, проводили обыски и выемки – словом, скучать не успевали.
Ещё за несколько кварталов до прокуратуры на меня нападала тоска. Перед глазами начинал маячить письменный стол, на котором, в отличие от столов моих коллег, засыпанных бумагами в папках и без папок, царила пустота. Никогда не думал я, что вещи можно ненавидеть. Да ещё так беспредельно, как ненавидел я обычный учрежденческий стол, крытый зеленым бильярдным сукнецом.
В то знаменательное для меня утро я не дошел до своего стола. Ещё в коридоре перехватила меня секретарша.
ebooksa