Поскольку я знал, что мешок был не серый и не желтый, а коричневый, то слушать Васильеву до конца заставили меня лишь врожденное добродушие и профессиональная неопытность.
Так и пролетели даром полдня.
Выпроводил я наконец Васильеву и собрался было и сам уходить, ибо ещё не обедал, но не успел. Комаров мне помешал. Явился без предупреждения и не один, а с гражданином в роговых очках заграничного происхождения.
– Мы на секундочку, – говорит. – Привел я к вам, Сергей Саныч, для знакомства покойника.
– Устал я, – говорю, – не до шуток мне. Вы по делу, Андрей Иванович?
– По делу, по делу. Это вот – умерший семнадцатого февраля Леонид Васильевич Зонтиков, чей труп оплакивает его супруга. Очень чувствительная женщина. Переживает. Вы бы, Леонид Васильевич, хоть бы упредили её, когда умирали.
Побагровел гражданин.
– Безобразие! – говорит. – Насколько я понял, вы – следователь? Я попрошу оградить меня от пошлых намеков вашего сотрудника.
– Успокойтесь, – говорю. – Во–первых, товарищ Комаров не мой сотрудник, а субинспектор уголовного розыска. А во–вторых, кто вы такой?
– Инженер Зонтиков Леонид Васильевич. Между прочим, состою в ячейке как сочувствующий партии. Ещё что вас интересует?
– Только одно: где вы были все эти дни?
Тут Комаров вмешался.
– Позвольте, – говорит, – я объясню.
– Ну?
– Они жили у своей любовницы, гражданки по имени Ариадна Ударная, она же по паспорту Мотря Хвощ.
– По паспорту?
– Ну да. Ариадной Ударной она только последний год прозываться стала. А так была Хвощ Мотрей, девятьсот первого года рождения, из середнячек, проживает по Дурновскому, четыре, работает…
Теперь Зонтиков побелел.
– Слушайте, – говорит, – не ломайте комедию. Я не желаю, чтобы вы вмешивались в мою интимную жизнь! Кто вам дал право смеяться над моей женой?
– Это какой же? – говорю.