За холмом

Совет растерянно переглядывался. Раздался страшный грохот – это богач ломился в закрытую дверь и отчаянно из-за неё что-то кричал.

– Кажется, бунт… – пробормотал патриарх и многозначительно посмотрел на секретаря Совета.

– Сей момент! – вскочил тот и бросился к чёрному ходу.

Через считаные секунды грохот утих и сменился приглушёнными удалявшимися проклятиями.

– Давайте соблюдать порядок! – внезапно вскочил серый. – Надо доказать. Слова пришелицы ничего не значат!

– Давайте докажем! – согласился болотный. – Пригласите сюда свидетелей.

В зал поочередно по двое стали заводить служанок. Все они на своём языке что-то одинаково щебетали, беспрестанно кланяясь. В конце концов решили допросить художника.

Бордовый нахмурил брови и строго произнёс:

– Всё так?

– Так! – поклонился художник.

– Давайте голосовать! – предложил коричневый.

Одиннадцать против одного фиолетового проголосовали за казнь.

– Единогласно! – объявил кирпичный, и никто ему не возразил.

Патриарх встал и неожиданно громогласно и нараспев, словно актёр в древнегреческом театре, объявил:

– Совет старейшин считает преступление данных отца и сына невиданным и нарушающим священный Великий устный закон, в частности его этический кодекс для людей чистой крови. Данное преступление относится к внутренним и не подлежит утверждению у Великого голоса, который свою волю давно уже выразил, утвердив Великий закон. Наказание Совет выносит единственно верное: казнь через сожжение, дабы очистить их тела от их безумных помыслов! Имущество казнённых Совет справедливо разделит, слугам приказывается оставаться на своих местах.

– А что будем делать с пришельцами? – спросил неопытный фиолетовый юнец.

– Великий голос спросим, на основании наших уже утверждённых мыслей: либо казнить немедленно, либо оставить для размножения! – брезгливо ответил ему кирпичный. – Но это будет только завтра утром.

– Приставьте пока к домам, где они содержатся, охрану! – распорядился тёмно-зелёный и тут же наткнулся на гневный взгляд пурпурного. – Ну… Кроме дома нашего коллеги, разумеется.

Женщина хотела что-то сказать, но лишь открыла рот, как мгновенно побледнела и завалилась на бок, её еле успел поймать художник. Вокруг столпились зрители, кто помахивал платком, кто вроде как придерживал, но на самом деле все спешили просто насмотреться на иноземку, которую, вероятно, никогда больше в жизни не увидят. Художник рычал на них и пытался отпихивать единственной более-менее свободной конечностью – левой ногой.

Совет тем временем удалился через чёрный ход, и на выручку художнику подоспел секретарь. Он грозно прикрикнул на любопытствующих, те покорно попятились.