— Мамуся, глупость какая! — взвивается заспанная дивчина.
Я раздеваюсь. Так долго не спал! Зузя стягивает с меня сапоги. Потом ныряю всем телом в мягкую, теплую кровать. Зузя говорит чего-то, хихикает, уходит, унося лампу. В темноте Тося прижимается ко мне гладким горячим телом. «Случилось что-то очень важное! Очень! Очень! Очень! Но что, что?» — думаю засыпая.
И лечу в душную, горячую пропасть.
— Вставай! — слышу сквозь сон суровый голос.
Меня дергают за руку.
Открываю глаза — и слепну от света карманного фонаря. Когда глаза привыкают, вижу в комнате несколько полицейских. В руках у них револьверы.
Потихоньку прихожу в себя. Так, пистолет в боковом кармане куртки. А куртка где? Хотя нельзя мне драку учинять!
— Имя и фамилия? — спрашивает по-деловому тот же голос.
— Антоний Петровский.
Зузя хихикает.
— Ой, потешный какой пан Владя! Он, паны полицианты, не протрезвел еще! Погулял хлопец, хе-хе!
Гнусная тварь, так это она меня продала!
— Одевайся!
Вылезаю из постели, начинаю неторопливо одеваться. Я целиком на свету, но вовсе того не стесняюсь. Все равно мне.
— Позабавился, кавалер! — все тот же хриплый бас, будто издалека откуда-то.
Кто-то смеется, Зузя похабно хихикает.
Чувствую на запястьях обжигающе холодное железо наручников. Что-то очень важное случилось. Но что?
Выходим в сени. В спину мне глядят чуткие револьверные дула. Светят фонари.
— Я всегда в порядке, пане начальнику, — слышится позади шепот Зузи.
Идем по улицам. Ухмыляется месяц, лоскуты снега весело кружатся над землей. Минуем двоих мужчин с палками в руках. Ночная стража.