Она присела — черная шея, черная голова, освещенные сзади волосы и поднимающийся ото рта пар.
— О чем-то плохом сейчас думаешь? О чем-то грустном, да?
— Нет. — Он улыбнулся.
— И еще, наверно, считаешь себя героем. Мне, мол, плохо, а я еще улыбаюсь и никому не говорю. А по-моему, всегда нужно говорить все. И когда хорошо и когда плохо. Всегда. Нужно быть с людьми. Иначе жить страшно.
Алик молчал. Сердился на Надю. За то, что она помешала ему. Потому что жалеть себя — он сам это понимал — было приятно.
Надя встала.
— Ты все время настороже. Если б ты был собакой, уши у тебя все время стояли бы торчком.
«НУЖНО ДОЙТИ»
Спал он плохо: мерз в сыром мешке. Он пошарил по песку, нащупал сигареты, закурил. Игорь спал. Алик сел, зажег свечу, обулся и толкнул Юрочку.
— Ложись в мешок.
— Слышу. — Юрочка не двигался и не открывал глаз.
Всхрапнув, проснулся Игорь, посмотрел на часы.
— Ого, разоспался я!
Они разожгли примусы. Игорь вытащил из мешка резиновую ленту. Алик слышал, как он дышит и как дрожит и хлопает растягиваемая резина.
Они поели каши — горячей снаружи и холодной внутри. Игорь жевал и смотрел в затертый сажей клочок газеты.
— Дурацкая привычка, — сказал он. — Не могу, когда голова ничем не занята. Не могу, например, просто так пройтись по улице. Иду и проделываю всякие дурацкие манипуляции с попадающимися на глаза словами: рифмую, читаю задом наперед, считаю буквы, черт знает что!
Он смотрел на Алика. Нужно было что-то ответить.
— Бывают и похуже привычки.
Как всегда, когда он был с кем-нибудь вдвоем, он чувствовал себя скованно.
— Вот сюда мы дошли, — сказал Игорь.