Горячка

Земля под ногами гориллы тряслась. Хрюкания постепенно превратились в басовитые рычания… Пауло! Ведь его сейчас разорвут на кусочки.

Старик стоял перед лицом этой бури неподвижно, абсолютно игнорируя гориллу. Он даже не пошевелился, когда эта громадная масса ринулась к нему в пару скачков. Самец остановился прямо перед Пауло. Голова нашего приятеля доходила до груди вождя. В какое-то мгновение мне показалось, будто это уже конец.

И тут громадный самец внезапно успокоился и неподвижно остановился перед Пауло, который переждал несколько мгновений и постепенно начал опускаться, чтобы потом усесться на земле. Гигантская горилла поглядела на него, расставив свои короткие и толстенные лапы-столбы, после чего отвернулась, покачиваясь из стороны в сторону. «Хуумпф!» — и вот она уже уселась сама. Все остальные обезьяны вернулись к своим занятиям, полностью утратив интерес к происходящему. Пауло немного посидел, затем поднялся.

— Ну что… Было очень приятно, не правда ли? Заходите как-нибудь, — услышали мы его слова.

К нам он вернулся, улыбаясь во весь рот.

— Ну, я же говорил вам, что он совершенно спокойный парень! Понятно, что они строят из себя крутых, Тарзанов, но к другим не цепляются. Большинство охотников начинает стрелять, когда гориллы устраивают весь этот свой цирк, просто из страха! А ведь достаточно просто переждать. Это же стыдоба, стрелять в таких милых зверьков!

И он еще пару раз повторил: «Стыдоба, стыдоба!», после чего остановился, будто что-то вспомнил.

— Хотя, — прибавил он, — если говорить обо мне, то, когда я был помоложе, то следует признать… Не всегда по отношению к ним я был милым…

Впоследствии громадный самец с серебристой спиной довольно часто приходил к нам в гости со всем своим семейством. Как казалось, они перемещались вокруг озера по постоянному маршруту, поедая все побеги, траву, кору и плоды в одном месте, после чего переходили дальше, пока растительность не отрастала.

Если мы знали, что семейка находится поблизости, то оставляли за стенами форта кучи плодов. Как правило, за ними приходил тот молодой, который посетил нас первым. К подарку он приближался осторожно, на четвереньках, долго разглядывался, чтобы проверить, не находимся ли мы рядом. Потом пробовал один плод, старательно очищая его зубами. После этого захватывал все в охапку и относил еду в стадо, вечно теряя несколько штук по дороге.

* * *

Нас предупредили первые ливни, неожиданные и скорые, заливающие все и вся, повторяющиеся очень регулярно, через каждые два часа, в том числе и по ночам.

Сразу же я приказал выкопать внутри форта четыре канала, чтобы нас не залила вода.

В соответствии с предположениями, через четыре дня таких вот повторявшихся дождей начался истинный потоп. Это был плотный, неразрывный занавес громадных, падавших вертикально капель, и который окрашивал все вокруг в печальный серый цвет. Дождь в значительной мере остудил воздух, и он никогда не прекращался.

В экваториальной зоне дождь льет большую часть года, причем, в невероятных масштабах. Монтань как-то говорил мне о семи тысячах миллиметров воды в год на один квадратный метр площади, то есть, о столбе воды высотой в семь метров! Все эти невероятные количества возникали потому, что дождь лил непрерывно. Он лил, лил и лил!

Уже на следующий день сделалось очевидным, что мы с Монтанем были оптимистами. Отводные каналы быстро переполнились, и вода выходила из берегов. Вскоре форт превратился в одно громадное болото с гниющей травой; вся его территория покрылась слоем красной липкой мази, повсюду оставлявшей следы.

Все работы были отложены на неопределенный срок. Просто невозможно было что-либо делать под неустанно — день и ночь — барабанящим потоком воды. Поначалу я наслаждался этим вынужденным бездельем, обладавшим для меня тем достоинством, что на целый день я оставался с Малышкой один.

Только, гораздо быстрее, чем мы того ожидали, нас охватила скука. Серость и сырость не позволяли расслабиться по-настоящему. Несмотря на все наши старания, в дом проникала грязь. В крыше из пальмовых листьев появились дыры, и немногочисленная оставшаяся у нас одежда вообще перестала высыхать.

Поэтому, желая сражаться с охватившей нас бездеятельностью и печальным бардаком, чтобы отвернуть внимание от мысли о предстоящих пяти месяцах потопа, я развернул гигантские работы на нашей верфи. С тех пор мы большую часть времени проводили возле ствола хлебного дерева в ангаре, который значительно расстроили, полностью замкнув его в нескольких шагах от ворот форта. Монтань собрал здесь весь запас дукумэ для производства факелов, и сладковатый запах горящего дерева вводил нас в легкую эйфорию. Иногда работа затягивалась до поздней ночи.

В этой работе не было ничего особо мучительного или по-настоящему сложного. Мы долбили пирогу в собственном ритме; все знали, что у нас еще много месяцев, чтобы привести ее в пользовательское состояние. По вечерам никому не хотелось спать, поскольку нам не хватало физической усталости и длительных вылазок за пределы форта. Поэтому в ангаре происходило нечто вроде ночного бдения, в течение которого мы немного занимались выдалбливанием, зато много дискутировали.

Ну как можно по-настоящему увлечься работой, которая практически не продвигается вперед? Мы были полностью лишены всех необходимых инструментов. Вообще-то, Монтань нашел на берегу озера крупный, серый камень, который давал возможность затачивать мачете настолько, что нам казалось, будто мы и вправду углубляемся в дерево. Но одно из них сточилось настолько, что стало похожим на кухонный нож. После долгих усилий нам удалось придать кончикам двух других мачете полукруглую форму, благодаря чему, мы превратили их в достаточно эффективные долота, с помощью которых, если напирать изо всех сил, удавалось стесывать щепки почти что миллиметровой толщины. Ничего лучшего у нас просто не было.