Был заявлен перерыв, во время которого пирующим следовало выйти на свежий воздух и «до ветру», а слугам — доесть объедки и убрать зал от костей и огрызков. Византийский посол Ижберн и киевский князь Владимир уединились в отдельной палате, куда им подали фрукты: яблоки, груши и сливы.
— Мне нужно поговорить с тобой, Вальдемар, — вежливо сказал Ижберн.
Еще бы: иначе зачем они уединялись от гостей и советников?
— Своим последним тостом ты поступил дурно, — заявил византийский посол. — Ты оскорбил моего императора. Но я хочу забыть это, потому что я тебе друг.
— Или потому что Римская империя слаба? — уточнил киевский князь.
— В империи не все ладно, — согласился посол, но пояснил: — Однако она сильна верою своей.
— Лучше скажи, каков твой ответ? — спросил князь.
— Цена твоя слишком высока!
— Тогда откажись, — предложил Владимир.
— Ну и что тогда будет? — риторически вопросил византийский полководец, не смея ни отказать князю русов, ни пообещать ему в жены сестру своего императора.
Владимир вывел его на балкон и указал рукой в ночь:
— Смотри!
Ижберн посмотрел. Там до самого горизонта виднелись огни походных костров многолюдного войска русов. Те, кто пировал во дворе княжеских хором, увидели своего предводителя и стали выкрикивать «Владимир, Владимир!», вздымая копья, тускло поблескивающие в свете луны широкими наконечниками наточенного железа. В считаные секунды нестройные выкрики сформировались в мощный ритмичный хор: «Владимир! Владимир! Владимир!» В суеверном экстазе ревели даже те, кто не мог видеть своего непобедимого вождя.
Великий киевский князь с нескрываемым упоением слушал и осматривал свою единодушную дружину.
— Вот они, мои русы — словены, кривичи, поляне, древляне, уличи, тиверцы, дреговичи, бужане, северы, вятичи, радимичи, ятвяги и прочие варяги. Собранных вместе никто их не побеждал. Я знаю, пехота ромеев славится, но ладьи и лошадей русов не остановят ни города, ни крепости…
— …Это ромейский воевода? — спросил какой-то улич с длинным чубом и такими же длинными усами, вглядываясь в фигуры на балконе терема.
— Говорят, за миром приехал, — ответил ему тиверец с косичками, заплетенными на висках.
— Ну, тогда может уезжать! — заявил чубатый и заржал, как конь.
Грубый гогот викингов и славян поддержал его заявление. Стараясь не обращать внимания на подначки, Ижберн снял со стены печенежский лук и попробовал натяжение тетивы.
— Хорошее оружие, — похвалил он.