– Если это так, – Костров развел руками, – значит, мы очень виноваты перед ним.
– Счастье, если бы это было так, – задумчиво проговорил Вертоградский. – Но какие у вас основания?
Не сумею объяснить, каким образом, но я совершенно точно чувствовал, что он переживает. Я знал, что он внутренне себя успокаивает. Он говорит себе: «Нет, мне только показалось, что Старичков знает всё, – Старичков ни о чем не догадывается».
Меня это совершенно устраивало. Я хотел, чтобы он то впадал в отчаяние, то вновь обретал уверенность. Я должен был измотать его. Измотать так, чтобы он сам признался, чтобы он выдал мне себя, чтобы он сам указал, где вакцина.
– Руки! – сказал я. – Его руки. Они были связаны не час и не два – сутки или больше, так они затекли. На ногах у него раны от веревок.
Конечно, Вертоградскому очень хотелось узнать во всех подробностях мои выводы. Он обязательно должен был знать, до какой степени далек я от правды или до какой степени близок к ней. Но он промолчал, понимая, что все равно Андрей Николаевич или Валя расспросят меня обо всех подробностях.
– Но кто же его держал связанным? – спросил Костров.
– Тот, о ком говорил Вертоградский, – ответил я. –
Шульц, или Шварке, или как там его зовут. Не верьте в эту святую легенду о запутавшихся и слабых. Есть шпионы, и есть честные люди.
Теперь Вертоградский решил сам задать вопрос. Он понимал, что не расспрашивать тоже неестественно с его стороны.
– Но где же этот Шульц? – спросил он. – Надо его искать.
Я не ответил. Повернувшись к Кострову, я сказал:
– Андрей Николаевич, я прошу вас и Валю подняться наверх, плотно занавесить окно и лечь отдохнуть.
– Я не смогу отдыхать, Владимир Семенович, – сказал
Костров.
– Надо, Андрей Николаевич!
Я говорил резко и категорически. Я хотел, чтобы Вертоградский понял, что я нарочно усылаю Костровых, что я хочу остаться наедине с ним. Пусть он опять насторожится, пусть ждет новой атаки. Я не хотел давать ему передышки.
Пусть он будет все время в напряжении.
– Валя, – командовал я, – ведите отца наверх. Я не могу вам позволить сидеть внизу, когда здесь каждый угол простреливается из окон.
Пожав плечами, Костров побрел по лестнице вверх.