Саранча

и обратился к Эддинггону:

– Вам придется посидеть здесь, пока отсчитают деньги.

Клерк вышел.

– Мне не нравится все это, – сказал директор встревоженно и рассеянно.

Ротмистр оглядел спокойный, деловой, циклопический кабинет – так громоздка и тяжела была немногочисленная мебель коричневого дуба, так увесисты были чернильницы и пресс-папье, толсты стены с окнами, затененными влажными занавесками (здесь знали физику!) – и спросил:

– Что?

– Город, дорогой мой, город. Вы, военные, глухи и слепы, когда дело касается настроений гражданского населения. Не то мы, сидящие у денег… Мои агенты на рынке мне передают разные преувеличенные слухи. Их распространяют вонючие менялы, местные жиды. А я слушаю…

Говорят, будто вы пристрелили мальчишку, а после на вас напал Сулейман.

– Совершенный вздор! У меня тоже есть разведка. Он не участвовал в перестрелке.

– Тем хуже. Значит, вооружены окрестные жители.

– Тем хуже…

– Говорят, что казаки ваши не показали достаточного упорства. Острят, что вы после нескольких перестрелок останетесь полководцем без войск! Казаки перебегают к

Сулейману.

Эддингтон нахмурился.

– Кто это говорит?

– Увы, не знаю. По городу расклеивают и развешивают какие-то прокламации, а затем, знаете, дервиши!

– Ох уж мне эти дервиши!

– Каково настроение ваших войск?

– Угрюмое несколько.

– Плохо.