Браво

Грубый стук в дверь прервал их прощание.

– Выходи, Якопо, – послышался голос стражника. –

Совет требует тебя!

Якопо почувствовал, как вздрогнул отец, и ничего не ответил.

– Может быть, они позволят тебе побыть со мной еще немного, – прошептал старик. – Я не задержу тебя долго.

Дверь отворилась, и свет лампы озарил фигуры отца и сына. Стражник сжалился и закрыл дверь, снова погрузив все во тьму. Якопо успел в последний раз взглянуть на отца. Смерть уже витала над стариком, но глаза его с невыразимой любовью глядели на сына.

– Он добрый… Он не уведет тебя отсюда! – прошептал несчастный.

– Они не могут оставить тебя умирать одного, отец!

– Мне хочется, чтобы ты был рядом со мной, сынок…

Ты ведь сказал, что мать и сестра умерли?

– Да.

– А ведь сестра твоя была еще так молода!

– Обе умерли, отец.

Старик тяжело вздохнул и замолк. Якопо почувствовал, как отец в темноте ищет его руку. Он помог ему и почтительно положил руку отца себе на голову.

– Да благословит тебя пречистая дева Мария! – зашептал старик.

Вслед за торжественными словами раздался прерывистый вздох. Якопо низко опустил голову и стал молиться, Воцарилась глубокая тишина.

– Отец! – позвал он вскоре, вздрогнув при звуке собственного приглушенного голоса.

Ответа не было. Протянув руку, Якопо почувствовал, что тело старика холодеет. Скованный отчаянием, Якопо вновь склонил голову и начал горячо молиться за усопшего.

Когда дверь камеры отворилась, Якопо, исполненный достоинства, присущего людям мужественным, которое лишь укрепилось благодаря только что описанной сцене, вышел к стражникам. Он протянул вперед руки и стоял неподвижно, пока надевали наручники. Затем вся процессия двинулась обратно к залу тайного судилища. Через несколько минут браво вновь стоял перед Советом Трех.

– Якопо Фронтони, – начал секретарь, – тебя обвиняют еще и в другом преступлении, которое совершено недавно в нашем городе. Знаешь ли ты благородного калабрийца, домогавшегося звания сенатора, который уже долгое время жил в Венеции?