— Э, паря, стой… — осадил он очередного борца за справедливость, толкая его лапищей в грудь. Борец отлетел в толпу. — Ну, что, барин? Поехали, что ли? — подмигнул он стоявшему с каменным лицом Нишикори, развернулся и пошел так, будто мысли не могло быть за ним не следовать. — Не обману, не боись. Вона туда идем, к тарантасу.
Нишикори одобрительно кивнул и с достоинством снялся с места, держа чемодан так ровно, будто нес трехлитровку нитроглицерина. Керо освободил от спуда ошарашенного таксиста, который бы еще не скоро поднялся, если бы его с хохотом не подхватили под мышки и не поставили на ватные ноги. Кто-то взял его шикарную кепку, но владельцу ее не отдал, потому что, как известно в народе, что упало, то пропало…
Раздвинув перед собой толпу (в этом таланты извозчика и японца поразительно совпадали), рыжий проводил пассажиров к странного фасона экипажу, собранному из несоразмерных частей, включая пушечный лафет и Онегинские славные дровни147, что, вестимо, должно обновив путь, были брошены за непригодностью у обочины. В передней части повозки красовался ухоженный толстомясый рысак, немало напоминавший владельца.
Когда все разместились, уяснив, что ехать надобно к «Метрополю», жеребец стреканул ушами, и без хлыста мягко подался вперед, увлекая за собой полутонный короб с легкостью детских санок.
— Полог-то над барином подыми, — сказал он Керо, в котором мгновенно признал слугу.
Бывший впервые в Москве и вообще в России, тот уже по горло насытился путешествием, хотя и старался держаться бодро. Неудобно усевшись между тюков, юноша ерзал на поворотах и имел изнуренный вид — в отличие от патрона, являвшего образ величественного безмолвия.
— Меня Владимиром кличут. Из далёка будете?
— Долго ехать? — спросил Нишикори вместо ответа.
— Ехать-то? В два притопа допрем, — отозвался извозчик с козел, сворачивая на Сухаревку. — Значит, из дальних стран… Из Японии, что ль? Я вот, когда во флоте служил, тоже бывал в Японии. В Кобе. О, скажу я, порт! Красота! На Кипре порты — сени против японских.
— Почему считаешь, что мы из Японии? — спросил Нишикори.
— А? С лица фамилью видать, — и неторопливо продолжил. — Так вот, в Кобе был конторщик, пулеметом шпарил по-русски. Звали Харчилой, а сам тощ как червь. Весь день, значит, гуторит по-нашему, а как выпьет, наука от него отпадает, и опять: яки-коцу-намедни… Ни хрена не понятно. Без обид, я так, по-доброму. Речь у вас диковинная, чище чем у турок.
— Хачиро, — поправил Нишикори. — Восьмой сын.
— Может и восьмой, не знаю. Тот еще душегуб — без монеты вошь в подмышку не пустит, — извозчик сплюнул в бесконечную лужу, покрывавшую переулок.
— И что стало с ним?
— С кем?
— С Хачиро, конторщиком.
— Кто его знает, барин. Жениться, вроде, хотел. Дело для мужика доброе, для бабы — горшее редьки. Мы-то снялись в обратку, пошли во Владик, я его больше не встречал. Знакомый вашенский, что ли?
— Сам-то ты, Владимир, женат?
— Не, сам нет. Не в пору мне. Потом, может…
За поворотом с Петровки просунулся углом «Метрополь», блестя намытыми окнами. Тарантас, влекомый умницей-рысаком, выехал в Театральный и остановился у детища Саввы Мамонтова.
ebooksa