В нижнем, рядом с шикарной кожаной готовальней, он обнаружил целую кипу подшитых в папку листов, испещренных черточками и точками, как в игре в «феодала», только линии здесь часто пересекались и кружили спиралями, заставляя глаза слезиться. Усевшись с находкой на подоконник, он несколько раз попытался проследить какую-нибудь из них, но каждый раз сбивался, как если бы хотел пересчитать деревья на ходу поезда.
— Мистика какая-то… — бормотал он, снова соскакивая с маршрута.
Хуже того, если неподвижно смотреть, начинало казаться, что сквозь лист прорезываются объемные фигуры, как в картинках «волшебный глаз», мешавшиеся между собой самым неприятным манером.
Все страницы в кипе были пронумерованы и аккуратно сложены по порядку — 400 эпизодов неведомой бумажной баталии. Многие из них сильно выбивались по форме — кусок упаковочной бумаги, перевернутый бланк учета, пара промокашек, и даже страница с рецептом пудинга, злостно вырванная из поваренной книги. Такое впечатление, будто неизвестному приходилось вдруг и без подготовки продолжить игру в самый неподходящий момент, так что он выкручивался как мог.
Кто-то провел, наверное, сотни часов, вычерчивая эту странную паутину. Илья припомнил голливудские триллеры, в которых безумцы вели кошмарные дневники, сшитые жилами мертвецов. В голове завертелись мысли про смертные грехи, древние эстампы и бруклинских полицейских с бумажными стаканчиками, по которым служителя порядка отличить вернее, чем по значку.
— Какой-то безумный геймер, скрывающийся под личиной госслужащего. А ведь, очень может быть, я сегодня видел его в столовой, или еще где-нибудь — здесь, в музее, — подумал Илья и из озорства подрисовал в листе закорючку.
В галерее за дверью раздался скрежет. Илья не обратил на него внимания. В эту минуту его терзали вопросы: кто бывает тут и на каких правах — официально или
Бросив обратно папку, он помассировал пальцами глаза, оглядел пол, стены и потолок на предмет колдовских орнаментов (как он их себе представлял), но те были чисты и вполне нормальны, если не считать громоздкой потрескавшейся лепнины, угрожающе висевшей над головой.
— Не обвалилась бы эта хрень…
В шкафу был хлам в паутине и засохших личинках — туда не заглядывали лет двадцать. На видном месте, отдельно от остальных бумаг десяток рукописных доносов с начальственной резолюцией на верхнем: «Вон обоих в шею!».
Внушительная газетная подшивка царственно возлежала в одном из кресел, прикрытая выцветшей картой Польши. Илья решил ее полистать и тут совершил ошибку: с размаху метнул на стол, едва не задохнувшись от едкой пыли. Он минуту давился ею, вылезши по плечи в окно, и желал только одного — глотка ржавой гнилой воды смыть с горла эту отраву. Прокашлявшись до горючих слез, он посмотрел на часы: почти семь, пора покидать оазис.
Илья решил не оставлять следов своего посещения — из какой-то деликатности, что ли… не хотелось казаться варваром — место было слишком торжественно и обязывало к порядку. Но в последнюю минуту он передумал и оставил на столе записку «to whom it may concern»143 с просьбой ответить тут же (правда, не подписавшись и печатными буквами).
Затворив окно, он бережно вернул на место подшивку, прикрыл картой, оглядел еще раз с порога кабинет и вышел из него в залу. Ее наполняли тени, ставшие теперь почти черными. На Илью снова накатил ужас — бездонный и беспредметный, будто сейчас вся эта каменная армада двинется на него и сделает что-нибудь нехорошее. Странно, в обыденной жизни и не подумаешь, что взрослый человек может пугаться каких-то статуй, но механика наших чувств не слишком от нас зависит.
— Что за глупости, Илья Сергеевич! Мыслишь мозгом ящерицы, словно дикарь, — пристыдил он себя.
Но облегчения не почувствовал. Ящерицын мозг не склонен к самоанализу, но делает, что умеет от сотворенья: требует убраться от непонятного (возможно, отбросив хвост).
Илья ускорил шаг, но не мог не заглядеться на этот каменный лес. Статуи завораживали. Дискобол, Венера (ведь это Венера?), юноша с мечом (явный сноб, которому хотелось поддать пинка)…
У самого выхода (как он не заметил ее сначала?) на низком пьедестале, похожем на кусок железнодорожной платформы, стояла скульптура болезненно-желтого оттенка, изображавшая обнаженного мужчину в нетипичной для антики позе идущего. В натуральную величину ростом, она была лишена героической выправки, и вообще смотрелась обескураживающе просто — средних лет обыватель, бредущий по дому голышом в поисках пижамы. Казалось, автор задался целью отразить каждый нюанс человеческого тела в ущерб высокой идее, остановившись в миллиметре от того, чтобы сотворить из камня живое: скульптура поражала натуралистичностью. Если так изобразить женщину… Миф про Пигмалиона явно имел под собой основу.
Коротковатые пальцы, жилы и волоски, складки под никчемными мужскими сосками. Ни тебе пружинистых мышц, ни тупой убежденности на лице, которая так завораживает художников. Мужское достоинство не трепетных габаритов… Сеть морщинок вокруг глаз прорезали контуры, которые могли означать лишь одно — очки…
Илья замер, не в силах оторвать взгляд. И тут его пробрал холод: в чужом времени и в чужой личине, в этом странном месте он смотрел на свое собственное лицо, вырезанное богам лишь известно когда и как из куска паросского мрамора!
Все смешалось в доме Облонских, как писал нам классик. Все смешалось. Никакие правила не работали. В голове Ильи летали коровы и раки свистели на пригорках.
ebooksa