Спрятанные во времени

Он собрал в кулак волю и обошел вокруг изваяния. Все так, все на месте, даже родинка на плече отмечена резцом М.. Никаких имен и прославляющих изречений. Единственный символ на пьедестале — глубоко вырезанная «лямбда», напоминавшая усталого пешехода.

Проделав обратный путь тем же способом, Илья сбежал по лестнице у столовой, пересек пустующее фойе, сдал ключ недовольному задержкой вахтеру, и вырвался из музея прочь, растворившись среди прохожих, желая одного — не увидеть во сне продолжения этой сумасшедшей встречи.

Прибытие Нишикори

Из мокрого от дождя вагона на перрон Казанского вокзала Москвы вышел одетый в черное гражданин лет за пятьдесят выраженной азиатской наружности, бывший по виду китайцем или японцем, хотя и необычайно рослым — за два метра, похожий более на скалу, чем на человека. Его плащ толстой кожи мотнулся из стороны в сторону и завис колоколом, готовый оборонить владельца не только от непогоды, но и от легких стенобитных орудий. У какого-нибудь копья или секиры вообще не было ни шанса. Впрочем, судя по сложению и свирепому взгляду, с большинством неприятностей он мог справиться голыми руками и без доспехов.

Тут же за ним со скользких ступенек «рица» на асфальт спрыгнул юноша, одетый в мешковатый синий комбинезон, в котором как шпрота в ведре болталось его тощее тело. Макушкой он едва доставал до плеча патрона и был в этом смысле типичным жителем префектуры Киото, если не считать странного выражения лица, какое бывает у человека, надышавшегося дымом от пожара в аптеке.

Высокий был гладко выбрит, держал в руке крокодиловый чемодан и обозревал перрон сквозь круглые затемненные очки. Всякий безошибочно признал бы в нем иностранца, настолько необычно смотрелся он в толкотне московского вокзала.

Тощий же сходил за бурята, продавшего соседу холбожку144, и приехавшего в столицу в поисках лучшей жизни. Нагруженный двумя большими тюками, на фоне своего спутника он смотрелся муравьем, очков на лице не имел, зато носил на верхней губе жалкие усы-перышки, которыми может дорожить только очень молодой человек, еще уверенный, что усы придают убедительности мужчине. Может, оно и так — но, точно, не такие и не при доставшейся ему внешности (среди предков юноши наверняка проскочила выхухоль). В довершение, его шею украшала бардовая, выглядывавшая из-под воротника татуировка в форме лабиринта, похожая на родимое пятно, значение которой вряд ли кто-нибудь мог понять западнее Шикотана.

Небо до краев заволокло серым, дождь назойливо моросил, заставляя усталых людей спешить, поднимал вороты пальто на дрянном ватине, гнал под узкие козырьки подъездов. Вокруг стоял необыкновенный гул, прорезаемый паровозными гудками и криками чудовищного вида носильщиков в грязных фартуках, от одного взгляда на которых хотелось покрепче вцепиться в свое добро — даже Сизиф не доверил бы им булыжник.

Высокий неподвижно стоял с минуту, вдыхая ноздрями воздух, а затем, следуя по прямой, что казалось невозможным в такой толпе, уверенно двинулся на выход. За ним, путаясь и сталкиваясь с народом, едва поспевал помощник. То правый, то левый тюк срывались с его спины, плюхаясь в истоптанную жижу, куда добавлял по капле вечерний дождь. От этого ноша и спина его стали черны задолго до того, как он выбрался к Площади трех вокзалов — главным вратам столицы.

Три круглых как луна циферблата с разных сторон проспекта, следуя Ильфу и Петрову, показывали время с разницей в пять минут. К сумме мелькающих пассажиров на площади добавлялись всех мастей проходимцы, извозчики и улитки таксомоторов, ожидавших наивного пассажира, готового вчетверо заплатить, чтобы добраться до живущей рядом московской тетки. Бабы торговали с лотков горелыми пирогами невесть с чем, и, что удивительно, дрянь эту у них покупали наперебой.

Высокий брезгливо отодвинул лоток, надвигавшийся на него, прицепленный к укутанной в платки женщине, и по-наполеоновски обозрел окрестность, не снимая темных очков.

— Керо145, — обратился к юноше великан.

— Хай… гэнки дэс146, — запыхавшись, ответил тот, продолжая борьбу с тюками, которые будто специально были устроены так, чтобы доставлять наибольшее неудобство.

— Говори на языке той страны, где находишься, Керо, — назидательно ответил ему патрон. — Это правило не раз выручит тебя в сложных непредвиденных обстоятельствах.

— Да, Нишикори-сама.

— Нам нужен транспорт.

Статная фигура японца, да еще со слугой, произвела настоящий переполох в кооперативе вокзального извоза. Двое таксистов уже дрались, не поделив клиента на подступах. Самые ловкие плотным кольцом окружили прибывших, стараясь друг друга перекричать, предлагая доставку в любую точку СССР — хоть до Харькова. На ком еще нагреть руки, как не на чудаке-иностранце, у которого, сразу видно, куры не клюют денег?

Какой-то неосторожный в широкой клетчатой кепке, зараженный коммерческим непокоем, дернул юношу за рукав и, сам незнамо как, мгновенно оказался лежащим в луже у его ног, выдувая пузыри из грязной воды. Для верности Керо взгромоздил на него половину своей ноши, бывшей в два пуда весом.

Остальные претенденты отпрянули в стороны как от бомбы. Послышались матерки и сопение, какое бывает перед дракой. Вокруг начала скапливаться толпа, теснившая таксистов к пришельцам, делая столкновение неизбежным.

Кто-то из закипающего кольца, сжимавшегося вокруг, дернулся было выручить распластанного товарища, и юноша напрягся под одеждой, готовый победить или погибнуть в неравной схватке, но тут вперед подался широкий как буфет вихрастый мужик, задвинув драчуна обратно одной рукой, будто тот ничего не весил. Мужик пристально с прищуром посмотрел на приезжих и неожиданно громко расхохотался, сверкая рядом стальных коронок. Ростом экземпляр был с Керо, но раза в четыре шире; все в нем было увесисто и крупно, даже голос раздавался словно из бочки, отлетая эхом от ребер, обтянутых тертым морским бушлатом.