Спрятанные во времени

22
18
20
22
24
26
28
30

Тут возникла гнусная мысль: не Нехитровым ли все это подстроено? Изворотливый типчик этот Борис! Умный приспособленец и вообще подозрительный. Мысль была такой скверной и в то же время логичной, что отделаться от нее было невозможно. И местечко-то выбрал он, и вел туда так упорно. Илья в конце концов утвердился в своей догадке, и даже решил позвонить коллеге, напроситься на разговор «по душам», но осекся, вспомнив факт своего спасения, который никак не мог объяснить. Поверить, что Нехитров способен к телепортации, даже с его талантами проходимца, было невозможно. Скорее всего (тут мы проголосуем двумя руками), дело состояло в чем-то другом.

Что касается Бориса Аркадьевича, раз зашел разговор о нем, то он не был он ни виновным, ни правым, и вообще к истории под мостом не имел ни малого отношения, а маялся сейчас с компрессом на голове, уговаривая жену налить водки или добить его прямо тут — что она обещала сделать, если он не прекратит ныть. Вернувшись на извозчике ночью, он долго стоял у двери, убеждая заплетающимся языком супругу впустить его; обещал провести над собой работу, отдых в Крыму и колонковую шубу. Наконец был впущен, раздет и под наблюдением препровожден в ванную — но в правах не восстановлен до вечера, пока все ни забылось само собой.

— А не тот ли нервный тип из подвальчика все подстроил? — кольнуло Илью прозрение. — Надо бы навестить его…

Так оно или нет, но Илья пришел к убеждению, что все это неспроста, и великан этот, мать его, имеет отношение к его необыкновенной истории. Впервые он почувствовал, что нашел зацепку, которая может ему помочь во всем разобраться. Как бы теперь ее обнаружить? Только в каком-нибудь… хм… более безопасном виде.

Но иные зацепки приходят сами.

Нишикори крепко врезался в его память. Он вообще, как бы это сказать… запоминался. И вот кошмар ожил: несколько дней спустя на Манежной Илья увидел его в толпе.

Он не побежал и не стушевался, но, объятый решительностью, проводил великана до «Метрополя» и неделю после следил за ним, взяв в счет отпуска.

На грех, японец (Илья скоро убедился в том, что он японец) ни полдня не сидел спокойно в своем роскошном номере, а мотался взад-вперед по Москве и пригородам, ехал то в Мытищи, то в Одинцово, однажды укатил в Ленинград и пробыл там двое суток, чуть не сведя с ума своего преследователя, который все время ждал на вокзале, кидаясь к каждому поезду. Пришлось соврать жене о командировке — рискованный шаг, когда работаешь с благоверной в одном учреждении.

Упорству Ильи мог позавидовать инспектор Мегре, если бы не один нюанс: всюду рядом с кустарем-детективом терся неприметный раскосый парень, известный под именем Керо, вполне сходивший за сына казахской степи, на которого никто не обращал внимания.

Вернувшись из Ленинграда, Нишикори направился в «Метрополь», из которого очень скоро вышел, чтобы сесть на поезд в Дубну.

По дороге Илья его потерял.

Не было ни малейшего сомнения в том, что японец садился в соседний с ним вагон, заняв один сиденье, рассчитанное на троих обычных людей, и что не было его среди выходивших, но… факт остается фактом — интурист сгинул.

Когда Илья, взвинченный и разбитый, наплевав на все, вернулся домой, его поджидал пренеприятный сюрприз: жуткий тип, за которым он бегал почти неделю, сидел на стуле в их с Варей комнате, положив руки на колени, и пристально смотрел на него. Рядом на полу, как ни в чем не бывало, в солнечном пятне вылизывался предатель Калям, вполне довольный собой и гостем.

Бежать, очевидно, было бессмысленно. Но Илья попробовал.

Минутой позже он смотрел на комнату снизу вверх, прижатый к половику двумя центнерами японца.

— Что вам нужно? — промычал он, стараясь вдохнуть поглубже.

Ему было страшно и к тому же жалко новых раздавленных очков, лежавших у него перед носом.

— Решение, — пространно ответил гость.

— Какое? — просипел Илья, царапая щеку о половик.

— Я буду спрашивать и слушать. Ты — отвечать правду. Можешь выбрать смерть.