— Просто так, хожу, извините. Не мог заснуть.
— Барбитурат показан?
— Что? — не понял Илья.
— Снотворные принимаете?
— А… Нет, не нужно, спасибо. Я из другого отделения.
— Из другого? Тогда, конечно, барбитурат на вас не подействует. Что
— Я из травмы, — сообщил совершенно запутавшийся Илья, не поняв шутки.
— Здесь что делаете? Вы зачем ночью ходите по больнице? Это запрещено.
— Говорю же, не мог заснуть, встал, пошел, — повторил Илья.
— Еще один Моисей… Сейчас же в свою палату и прекратите эти прогулки раз навсегда! Понятно? Сестра выдаст вам. Скажите, Возницын назначил.
— Вы пишите что-то, я заметил?..
— Вы, батенька, не нахальничайте! Это мое дело, что я пишу.
Доктор тут надулся как кот, отодвигая листы рукой. Илья, нащупав зазор в броне, сразу почувствовал себя легче.
— Извините еще раз. Меня зовут Ильей Сергеичем. Работаю я в музее. Производственная травма, так сказать. Сам не ожидал, что музей такое опасное место, — усмехнулся он, касаясь повязки на голове. — Может быть, чаю выпьем? Вам все равно не спать, да и я… А снотворные я не употребляю, химия. С меня конфеты и бутерброд.
Доктор критически осмотрел Илью и медленно встал со стула:
— Иван Ермолаевич. Бутерброд отставьте, а от конфеты я бы не отказался. Ни головки сахару — схрумали в дневную под ноль, — пожаловался он, подавая руку.
Ординаторская была оборудована обстоятельно и надежно, приспособив идею русской избы к миру ночных дежурств, — примусом в две конфорки95, чайником, похожим на молочный бидон, неисчислимыми кружками, диваном, столом с хлебницей, полной разноцветных обрезков, и громоздким рокочущим «Одифреном»96, в котором наряду с лекарствами хранился НЗ спиртного.
— Вы, наверное, меня за сумасшедшего приняли? — спросил Илья, разливая чай.
— С чего бы? У нас другой профиль. Думал, стряслось что-то. Бывает, пациенты вовремя не расскажут, а ночью схватит, что мочи нет, и забегают как мыши на сыроварне… Вы извините, что я на вас накричал.
— Ничего страшного. Это вы извините. Честно говоря, я хотел незаметно проскочить…