Цезарь Каскабель. Повести

22
18
20
22
24
26
28
30

Но сына уже крепко-накрепко привязал к себе артистический Париж. Одно из первых его тесных знакомств — с Александром Дюма-сыном. Это было не просто знакомство. Между молодыми людьми все время происходил обмен идеями. Жюль Верн позднее признавался в письме Абрааму Дрейфюсу: «В „Сломанных соломинках” есть несколько прелестных штучек: и — да будет позволено мне это сказать — принадлежат они Дюма-сыну»[471]. А Дюма-сын с немалым восторгом отзывался о своем приятеле: «С моим отцом его роднит воображение, молодой задор, чудесный юмор, неистощимая выдумка, здоровый дух, ясность мысли и еще одна добродетель, которую не признают слабосильные, — плодовитость»[472].

Последнее подмечено очень верно. Начинающий писатель работает весьма и весьма напряженно: в 1849 году заканчивает двухактный водевиль «Абдаллах», в 1850-м — водевиль «Кто смеется надо мной» и двухактную комедию в прозе, в 1851-м — «серьезную» комедию «Ученые» (никогда не публиковавшуюся и не ставившуюся) и начинает сочинять одноактную лирическую комедию в стихах, которая сначала называлась «Леонардо да Винчи», потом «Джоконда» и, наконец, была переименована в «Мону Лизу». В том же, 1851 году Жюль увлекся литературой о путешествиях и проводил целые вечера в Национальной библиотеке. Результатом нового увлечения стали рассказы «Первые корабли мексиканского флота» и «Путешествие на воздушном шаре». При всем при этом день (с семи утра до девяти вечера) молодой Верн, закончивший к тому времени курс обучения, проводил в нотариальной конторе Гимара, где служил сверхштатным писцом за 600 франков в год, что давало возможность кое-как сводить концы с концами. В это же время начинающий литератор близко сходится с молодым композитором, своим земляком Аристидом Иньяром, и пишет либретто для оперетты «Тысяча вторая ночь», музыку к которой сочинил его новый друг.

Не менее ценным для Жюля оказалось и знакомство с известным в то время путешественником Жаком Араго, к тому же владевшим искусством интересного рассказа о своих странствиях — рассказа как устного, так и письменного. Впоследствии именно на вечерах у Араго молодой писатель познакомится и сдружится с такими учеными, как Теофиль Лавалле и Вивьен де Сент-Мартен, оказавшими большую помощь Ж. Верну в углубленном изучении географии. У Араго же сочинитель водевилей и куплетов встретился с перуанским художником Игнасио Мерино, чьи красочные пейзажи родной страны настолько захватили начинающего литератора, что у того под их воздействием да еще под влиянием не менее колоритных рассказов южноамериканца возник замысел «этнографической повести». Речь идет о «Мартине Пасе», опубликованном в середине следующего, 1852 года в журнале «Мюзе де фамий».

В конце богатого для Ж. Верна событиями 1851 года он впервые становится свидетелем уличных боев. В ночь на 2 декабря Луи Наполеон совершает государственный переворот. «В четверг, — сообщает Жюль домой, — жестоко сражались в нижнем конце моей улицы. Дома продырявлены орудийными снарядами! Это гнусно! Нарастает всеобщее негодование против президента и армии, опозоривших себя такими действиями. Должно быть, это первый случай, когда право и законность могут целиком и полностью перейти на сторону вооруженного восстания. Погибло много честных и порядочных людей... Вчера я обошел весь Париж, занятый армией. Все бульвары заполнены пехотой, кавалерией, артиллерией; днем и ночью армия на взводе. Вплоть до Опера-Комик все дома изрешечены пулями»[473]. Приходится повторяться: Жюль не был революционером. Да, увиденное потрясло его, он осуждает действия власти в частном письме, он выражает сочувствие поверженным — и это все. Его сейчас занимают совсем другие вопросы, и прежде всего — на что жить? Он, в ущерб, конечно, занятиям литературой, пошел было юрисконсультом к адвокату Полю Шампьонеру, но тот неожиданно умирает, Жюль расценивает это как «ужасное несчастье». Видимо, в материальном плане так оно и было, но для творческой судьбы писателя потеря имела благоприятное значение. «Я работаю, — сообщал Жюль матери, — и пусть мои произведения не приносят немедленного результата — я подожду!.. Я могу стать хорошим писателем, тогда как адвокатом буду плохим, потому что во всех делах вижу только комические стороны да художественный способ их подачи, совершенно не воспринимая реального положения вещей. Надо работать в настоящем да верить в будущее»[474].

Образцом раннего прозаического творчества Верна в этом томе являются сохранившиеся главы романа «Жедедья Жаме», над которым автор работал с 1848 года. Главы эти — пропуск в творческую мастерскую молодого писателя, знакомство с его художественными навыками и вкусами, до определенной степени отражающими вкусы литературных салонов, усердно посещавшихся в то время жадным до литературной науки провинциалом.

В поисках средств к существованию Жюль начинает давать уроки. Это очень не понравилось отцу. Месье Верн уговаривает сына вернуться в родной город и поступить в солидную отцовскую адвокатскую контору. Вернуться? Это совсем не привлекает Жюля. «Литература прежде всего, — отвечает он отцу, — потому что только в ней я могу преуспеть, потому что мой ум постоянно устремлен к ней»[475]. И словно для успокоения отца сын добавляет: «Твоя контора в моих руках только захиреет»[476].

Наконец в декабре 1851 года Жюль получает предложение от директора Лирического театра Жюля Севеста и становится его секретарем с окладом 100 франков в месяц. Это позволяет освободиться от слишком назойливой родительской опеки. 17 января 1852 года Ж. Верн пишет отцу: «Мне больше всего подходит именно та карьера, которой я следую... А если я не смог выделиться, то это не по причине отсутствия таланта, а из-за недостатка терпения, из-за упадка духа, и больше всего в мире мне подошла бы адвокатура, которая вернула бы меня в Париж»[477].

А тем временем Жюль сочиняет вместе с Шарлем Валлю пятиактную драму «Башня Монлери» (так и не увидевшую свет), а вместе с Питром Шевалье — комедию-пословицу «Замки в Калифорнии, или Катящийся камень мхом не обрастет», которую публикует издаваемый соавтором журнал «Мюзе де фамий». В 1852 году создаются и два рассказа — «Мастер Захариус» («Мюзе де фамий» опубликует его в 1854 г.) и «Пьер-Жан», представленный на суд читателей только в 1988 году в приложении к монографии Оливье Дюма.

1853 год был отмечен целым рядом событий в жизни молодого Верна. Прежде всего он поселяется вместе с Иньяром в мансарде на бульваре Бон-Нувель. Переезд молодые люди отметили интенсивной работой над опереттой «Спутники Маржолены», причем Жюлю в работе над текстом помогал поэт Мишель Карре. А в театре 18 апреля была поставлена написанная той же троицей годом ранее «Игра в жмурки». Потом Жюль заболел: от постоянного переутомления его стали мучить хронические головные боли, появилась бессонница. Здесь стоит отметить, что писателю со студенческих лет периодически докучали две болезни: паралич лицевого нерва и булимия — постоянное ощущение голода. Создатель красочных романтических фантазий хвастался в дружеской компании тем, что вместе с «воображением рода Аллоттов»[478] унаследовал от матери и «желудок Аллоттов». Как-то он пожаловался отцу: «Какой скверный желудок дала мне мама!»[479] Интенсивная литературная работа обострила желудочно-кишечный кризис. В одном из писем домой молодой человек признается: «У меня опять возобновились колики и поносы». Основательно описав течение одного такого расстройства, писатель едко замечает: «Одним словом, зад мой не закрывается как следует»[480]. Постоянные колики вызывали страх перед холерой, и Жюль стал носить на животе амулет — заячью шкурку.

Пришлось взять двухмесячный отпуск в театре и уехать на побережье Северного моря, под Дюнкерк. Там Жюль, кажется, впервые серьезно заболел Севером, ибо Дюнкерк для француза почти то же, что для нас, скажем, Кольский полуостров. И здесь, в деревушке Мортань, молодой литератор упорно работает над повестью «Зимовка во льдах», впервые взявшись за полярную тематику, он не расстанется с нею до самого конца жизни. Вернувшись в Париж, писатель успевает еще сочинить до окончания года пятиактную комедию в стихах «Сегодняшние счастливцы». К тому же к 1853 году относится и не публиковавшийся до недавних пор рассказ «Осада Рима», в котором со скрупулезной документальностью воссоздаются эпизоды интервенции французских войск, направленных в Италию для подавления революции. Помимо естественного в таких случаях оправдания соотечественников, помимо одностороннего (по самой своей сути пристрастного, то есть партийного) взгляда на исторические события — что опять-таки отчасти объяснимо национальностью одной из борющихся сторон — автор пытается сделать и далеко идущие обобщения. Он горько, но вполне справедливо замечает: «Несмотря на прокламируемую аскезу, республиканцы, а особенно демократы, не привычные к роскоши трона, очень даже любят мягкое кресло власти, — для них власть имеет особую притягательность. Так уж устроен мир! Истинные короли стремятся заставить народ забыть об их титулах, тушуются, отступают в тень; правители же из низов высоко несут обретенную корону и строят из себя королей, поелику возможно...» Сегодня мы знаем, что анализ молодого парижанина справедлив не только для французских реалий середины XIX века. Юридическая образованность позволила молодому человеку высказать суждение достаточно оригинальное для лица, еще недавно сомневавшегося, к какому же лагерю примкнуть: «Настоящая свобода может существовать только при крепкой несменяемой власти, стабильность которой не зависит от результатов выборов, от случайных успехов или провалов. В республике же каждый имеет право законно претендовать на власть; амбициозные личности, которым нечего терять, вступают, желая выиграть все, в открытую борьбу с сегодняшними правителями...» Нет, не стоит после таких слов записывать Жюля Верна в монархисты — просто его устами говорит человек, переживший столичные беспорядки (пусть и не в самом крайнем их проявлении) и напуганный непримиримостью противостоящих лагерей, толкающей противников к вынужденной жестокости. Молодой писатель очень рано понял, что революции не приносят пользы ни государству, ни народу, ни культуре. «В случае, когда реализуются самые безумные амбиции, когда они не сдерживаются стабильностью основного принципа, а именно принципа наследования власти, в стране воцаряется анархия, которая душит свободу, и тогда в дверь стучится диктатура, а, пока мятежники ищут способа избежать возмездия, мирное население теряет свое дело, свое благополучие, теряет все, вплоть до будущего». Кажется, впервые молодой литератор столь ясно излагает политическое кредо. Со временем, конечно, резкость выражений смягчится. Мэтр Жюль будет выдвинут кандидатом в муниципальные советники Амьена и будет избран; он даже шутливо отнесется к высказыванию одного восторженного журналиста, утверждавшего, что, мол, если бы автор приключенческих и фантастических романов согласился выдвинуть свою кандидатуру в президенты страны, то победил бы с огромным преимуществом. Но основа его политических убеждений уже заложена: Верн за разумный консерватизм, революционные взрывы он признает только в литературных фантазиях. Летом 1853 года Жюль на короткое время приезжает в Нант и успевает по уши влюбиться в Лоране Жанмар, причем влюбиться без всякой надежды, потому что девушка отдала свое сердце Шарлю Дюверже, женой которого она и стала в августе 1854 года.

Жюль с некоторых пор проявлял интерес к супружеству, что ясно видно по письмам к матери. В 1851 году, прося подыскать себе невесту, он восклицает: «Да я женюсь на любой женщине, какую ты найдешь, женюсь с закрытыми глазами...»[481] В декабре 1853-го требования становятся еще настойчивее: «Найдите для меня хоть горбунью, лишь бы у нее была рента»[482]. Год спустя, огорченный браком Лоране, он сетует: «Молодые девушки, которых я удостаивал вниманием — все в скором времени выходили замуж! Смотрите-ка! Мадам Дезоней, мадам Папен, мадам Тер-рьен де ла Ай, мадам Дюверже и, наконец, мадемуазель Луиза Франсуа»[483].

Вместе с тем укоренившийся в Париже провинциал упорно отвергает все союзы с деревенскими девушками, которые ему предлагают родители. Литературовед Кристиан Шельбур говорит в связи с этим о появившемся у Верна «комплексе Эрмини», хотя влюбленность именно в мадам Террьен де ла Ай уже давно прошла. И вот такая странная смесь одновременного желания и боязни женитьбы у творческого человека не могла не вылиться на бумагу. Жюль садится за повесть «Женитьба господина Ансельма де Тийоля», всю пронизанную добродушным юмором. Здесь и критика брака, и сатира на школьное преподавание латыни. Писатель создал нечто вроде водевиля в прозе, он наслаждается простой игрой слов, рассыпает по тексту всевозможные намеки, в том числе и эротические. Современных исследователей творчества Ж. Верна удивляет как смелость текста этой новеллы, так и ее незаслуженное отлучение от читающей публики на 130 лет. Обуянный мыслью о женитьбе, Ансельм, герой повести, находится в том же возрасте, что и автор. За «Женитьбу» писатель взялся, видимо, сразу же после возвращения из Мортани и закончил ее в 1854 году. Оливье Дюма подмечает любопытную деталь: хотя Жюль страстно желает жениться, его пугают девственницы. Молодых девушек после неудачи с Эрмини он просто-напросто избегает. «Так вот и герой „Женитьбы” не обручится с каким-нибудь зеленым фруктом, но — с по-настоящему перезрелой грушей, считая ее, без сомнения, более съедобной»[484]. У самого Верна уже сложилось на этот счет определенное мнение: он выберет в подруги жизни, вероятнее всего, какую-нибудь приятную вдовушку, дабы не осложнять себе жениховскую жизнь отношениями с родителями избранницы. Кстати, и герои его романов чаще всего женятся на вдовах. Говорят иной раз о слиянии писательской фантазии с реальной жизнью автора. Кажется, здесь именно такой случай. И два года спустя, в мае 1856 года, когда Жюль приехал в Амьен на свадьбу своего приятеля Огюста Леларжа, он знакомится с двадцатишестилетней вдовой Онориной Морель и влюбляется в нее, что называется, с первого взгляда. Через полгода Онорина станет госпожой Верн.

Тем временем Франция вступила в войну против России. Автор водевилей и шуточных куплетов, то и дело исполнявшихся в артистических кафе Парижа, не остался в стороне от этой авантюры. Жюль пишет походную песню «Вперед, зуавы!», которая не раз звучала над горами и равнинами Крыма. Вот так впервые появились в России сочинения Ж. Верна... 1854 год принес очередные изменения в жизнь молодого писателя. В конце июля умирает от холеры Жюль Севест, и Верн некоторое время руководит Лирическим театром, но потом расстается с ним. Новый директор театра, Эмиль Перрен, пытается удержать Жюля, но тот выбирает свободу: «Я отказался. Он было предложил мне даже руководить театром — мне одному, лишь формально оставив себе директорство и делясь со мной бенефисами; но я снова отказался; хочу быть свободным и доказать, чего я стою»[485].

А стоил он пока немногого. В июне 1855 года были поставлены «Спутники Маржолены», но ни эта оперетта, ни написанные им в том же году и не увидевшие ни света рампы, ни печатного издания стихотворные комедии «Приемный сын», «На берегу Адура», «Война с тираном» славы ему не принесли. «Жюль Верн, бесспорно, был одаренным драматургом, хотя и с ограниченными возможностями»[486]. Не прибавляли известности и публикации в «Мюзе де фамий». Средств к жизни часто не хватало. Время от времени Жюль вынужден обращаться к отцу. Так, в марте 1855 года он отправляет в Нант обширное рифмованное послание, которое начиналось следующим образом:

«Дорогой мой папа! Дорогая маман! Переезд очень сильно уел мой карман, Да к тому же растет счет соблазнам моим — Как с карманом пустым мне управиться с ним?»[487]

Перечислив подробно свои беды, писатель умоляет выслать хотя бы небольшую сумму:

«Так любите меня по-папашкински, Так любите меня по-мамашкински, Умоляю деньжат хоть немного прислать, Чтоб устроить мой быт среди новых палат»[488]

На что Верн-отец, также в рифмованной форме, ответил:

«Мой милый сын, твои стихи, Быть может, и не так плохи, Но были бы намного лучше, Не обойдись мне франков кучей»[489].

Но в конце концов отец все же сжалился и предложил Жюлю взять в долг шестьдесят франков у кузена Анри, обещав оплатить эту сумму, однако далее шла настойчивая рекомендация сыну — бросить рифмоплетство и заняться серьезным делом:

«А не то у кузена и в кассе его В скором времени ты не найдешь ничего»[490].

Жюль работает целыми днями, и упорный труд подрывает здоровье. В его комнате холодно, от этого воспалилось среднее ухо. Болезнь затронула и лицевой нерв, дело дошло до паралича этого нерва. Позднее писатель будет объяснять Этцелю: «Одна сторона моего лица — живая, а другая — мертвая; одна двигается, другая неподвижна! Хорошенькая ситуация. С одной стороны, у меня профиль разумного человека (позвольте уж мне так выразиться ради следующего противопоставления), с другой — идиота»[491] (это письмо было написано во время очередного обострения болезни в 1864 году). Матери Жюль сообщал в ноябре 1855 года: «Если я не открываю рот, не закрываю глаз, не втягиваю носом воздух, не морщу лоб, то ничего и не замечаю»[492].

Значительные перемены произошли в жизни молодого писателя в 1856 году. В это время, как уже упоминалось, он познакомился со своей будущей женой Онориной. Жюль хотел было сразу жениться, но отец его и брат Онорины ставят условие: прежде чем заключать брачный контракт, молодой человек должен заняться делом. Отец предлагает сыну работу биржевого маклера, помощника известного парижского финансиста Фернана Эггли. Пришлось согласиться, хотя сам Верн смотрел на смену занятий как на временную уступку, как на передышку, которая поможет ему собраться с новыми силами. К тому же он оставляет себе для работы вечера.

Свадьба состоялась в самом начале 1857 года. В том же году в Буфф-Паризьен состоялась премьера комической оперы Иньяра «Месье Шимпанзе» (со стихами Ж. Верна). Вместе с Шарлем Валлю Жюль пишет текст оперетты «Сабинянки», от которой сохранилось лишь первое действие.