Робинзоны космоса

– Ты когда-нибудь видел такого умбуру, как я? Умбуру, которого сопровождал бы понимающий речь н’губу?

– Нет, – признал воин. – Но ты говоришь как умбуру!

– Разрешите мне пожить среди вас, и вскоре я заговорю на прекрасном ихамбэ! Я говорю на нескольких языках!

Лео испустил мягкий рык – пожилой туземец пытался подняться.

– Позволь ему, Лео!

И Тераи направился к старику, протянул ему руку. Встав на ноги, пострадавший повернулся к воину, который говорил с Тераи.

– Довольно, Ээнко! Этот человек – не умбуру! Он спас меня, и я, Охеми, ваш вождь и твой отец, окажу ему настоящее гостеприимство ихамбэ!

Деревня ихамбэ сильно отличалась от поселения умбуру. В ней стояли не деревянные домики, а одни лишь шатры из выделанных шкур (аналогичные тем, в которых некогда проживали индейцы североамериканских прерий), служившие обиталищем в теплое время года. Зимой ихамбэ жили в обустроенных пещерах, выдолбленных в известковом утесе на восточном берегу небольшого правого притока Ируандики – на нем стояла и деревня. На первый взгляд, ихамбэ именно поэтому казались менее развитыми в материальном плане, чем их враги, – по крайней мере, в том, что касалось жилищ. Если взять остальную материальную культуру, уровень был вполне сопоставимым: оружие из тщательно обработанного камня и твердого дерева, каменные инструменты. Ихамбэ пользовались луками рефлексивного типа, с двойным изгибом, меньших размеров, более легкими, но одновременно более мощными, чем луки умбуру. Тераи быстро выучил их язык, действительно очень напоминавший тот, на котором разговаривали на другом берегу реки. Правда, они придерживались немного иных верований. Боги у них были еще более непонятными, чем у умбуру, за исключением Антафаруто, бога смерти (Антифорато – у умбуру), но магические обряды показались Тераи более сложными и развитыми. Они верили в некую упорядоченность природы, на которую мог влиять тот, кто знал слова и жесты, необходимые для воздействия на дух воды, огня, ветра или земли.

Сначала подозрительные и даже враждебные – чтобы сдержать их, потребовалась вся власть Охеми и присутствие Лео, да и Тераи пару раз пришлось продемонстрировать силу, – ихамбэ постепенно привыкли к тому, что геолог находится среди них, но в течение нескольких месяцев ему приходилось общаться лишь с самим вождем, его старшим сыном Ээнко и сестрой последнего, красавицей Лаэле, которая в первые же дни сдружилась с Тераи и принялась обучать его языку.

Лаэле была высокой и прелестной девушкой лет семнадцати, которая выглядела бы совсем как земная женщина, если бы не слишком мелкие зубы, часто обнажавшиеся в улыбке. Все новое и неизведанное вызывало у нее ненасытное любопытство, над которым часто подтрунивал ее брат и за которое ее иногда порицал отец. Как только Тераи стал способен поддерживать мало-мальски содержательный разговор, она засыпала его вопросами о нем самом, о Лео, о его путешествиях, об умбуру (что вызвало крайнее раздражение у Охеми), о Земле и о звездах.

Она быстро завоевала доверие Лео, который с несказанно довольным видом позволял ей почесывать себя за ушами – к величайшему удивлению Тераи, которому было прекрасно известно, до какой степени его лев независим и недоверчив. Ни Кильно, ни Оэтаа сделать этого так и не удалось.

Мало-помалу Тераи вписался в жизнь племени, как чуть раньше произошло с умбуру. Благодаря его физической силе, его достоинствам охотника, его ужасному оружию, наконец, тому престижу, которым он обладал из-за присутствия Лео, недоверчивость ихамбэ постепенно рассеялась, уступив место сначала обычной терпимости, затем все более и более тесным узам дружбы с различными воинами. Перелом в отношениях произошел спустя полгода после его прибытия.

Он сидел на скале, разговаривая с Лаэле и еще несколькими юношами и девушками. Уже стемнело, большой костер полыхал в центре круга, образованного шатрами туземцев. Минут за десять до того их покинул Ээнко, отправившийся на Совет вождей в одну из пещер. Тераи рассказывал о своих приключениях на Офире II, приводя в неописуемое восхищение слушателей, которым трудно было представить, что существуют и другие миры, помимо того что находится здесь, под их ногами. Тихий, словно тень, в свете огня возник какой-то охотник.

– Тераи, тебя желает видеть Совет, – сказал он.

Немало озадаченный, геолог поднялся на ноги. Уж не означает ли это, что сейчас он будет принят в племя окончательно и бесповоротно? Или же… Впрочем, что гадать? Сейчас будет видно! Охотник довел его до входа в самую северную пещеру.

– Входи, – сказал он. – Я должен остаться здесь.

Тераи вошел. Пещера оказалась небольшой и темной – обычный узкий проход, в котором ему, широкоплечему мужчине, приходилось пробираться боком. Он взял факел, вставленный в одну из щелей, зажег его и двинулся вперед. Пройдя с полсотни шагов, он увидел перед собой слабый свет, затем грот внезапно расширился, превратившись в зал с низким потолком, шириной метров в десять, не больше. Охеми, Ээнко и еще шестеро вождей сидели кружком на песке у небольшого костра, дым от которого выходил через расселину в потолке.

– Садись, – скомандовал Охеми, указывая на свободное место рядом с собой.

Тераи повиновался. Вожди хранили ледяное молчание, что навело его на нехорошие мысли. Наконец заговорил Ээнко:

– Человек из другого мира, мы дали тебе еду и кров. Ты спас моего отца, разделял с нами опасности охоты, сидел у наших костров, участвовал в работах нашего народа. Но прежде чем стать одним из ихамбэ, ты должен пройти последнее испытание. Готов ли ты сражаться на нашей стороне? Проклятые умбуру – да заберет их Антафаруто! – с каждым днем становятся все более дерзкими. Около десяти их воинов вчера пересекли Ируандику, убили одного охотника и похитили трех женщин из деревушки Ние, в двух днях пути отсюда, вверх по течению. Тилен, – он указал пальцем на мужчину, сидевшего на корточках в тени, – бежал весь день, чтобы сообщить нам эту новость. Выступишь ли ты с нами – ты, твое смертоносное оружие и твой друг лев? С тобой мы, несомненно, одержим победу вскоре после того, как, в свою очередь, пересечем реку. Без тебя мы тоже победим, но заплатим гораздо бо́льшую цену. Будут погибшие среди ихамбэ, и женщины долго еще будут плакать! Что ты скажешь на это?