Венгерская вода

— Видел таких зверей в закатных странах? Или тебя, подобно Илгизару интересовали только тайны мироздания? Страсть сжигающая душу сильнее любви?

— Это тоже любовь, — возразил Илгизар, — Любовь к истине.

Злат кивнул. Так кивают глупым людям, чтобы прекратить бесполезный спор:

— Только я не разу не видал, чтобы эта любовь сделала кого-то счастливым. Поиграйтесь с вашими алхимическими склянками. Завтра поедем к одному моему приятелю. Покажем ему этот платочек. Он много чего знает о франкских делах.

Злат помолчал и добавил с улыбкой, обращаясь почему-то к Мисаилу:

— Он будет рад тебя видеть.

XXVII. Смертельный поворот

После обеда Мисаил с Илгизаром, завладев загадочным платком, оставили нас. Злат вздохнул:

— Сейчас бы самое время вздремнуть по стариковски, но я на правах хозяина обязан развлечь гостя. Пойдём разомнём немного ноги.

Мы отправились на базар.

Доезжачий одел серый суконный кафтан без всяких украшений и вышитую шёлком шапочку, похожую на нашу тюбетейку, но на здешний манер. Даже пояс повязал простой, хоть и вышитый шерстью, но без кистей.

— Нечего людей пугать, — прокряхтел он.

Однако пайзцу старательно повесил на грудь, прикрыв её серым плащом тонкого сукна. Стражникам велел дожидаться.

Так и пошли мы с ним по тихим улицам города, погружавшегося уже в послеполуденную дрёму. Даже на базаре было малолюдно.

— Народ здесь лесной, — пояснял мне Злат, — Привык больше сидеть по усадьбам. Каждый держится за своих. За свой род, за земляков из своей деревни, за единоверцев. За свой интерес. Чужаков не любят.

Я заметил, что он совсем не опирается на свой посох, а больше вертит его в руках.

— Норовливый город. Здесь как в лесу. Вроде все вместе, а каждый на своей полянке, — он вздохнул, — Есть и свои чащи. И свои болота.

На базаре Злат отыскал старосту и велел найти того самого носильщика, что был слугой у Омара. Чтобы послезавтра с утра явился в дворец за городом. Даже пайцзу не стал показывать. Староста и так знал, с кем имеет дело.

Потом пошли на другой конец города. На кладбище, посреди которого возвышался великолепный мавзолей. Я был поражён. У нас в Каире был огромный город мёртвых, застроенный бесчисленными улицами прекрасных мечетей, роскошных мавзолеев и семейных склепов, служащих для последнего упокоения целым родам. В память особенно врезалась усыпальница Тогай, любимой супруги великого султана Насира. Меня часто приводил к ней мой дед. Он хорошо знал покойную царицу и при жизни видел от неё немало благодеяний. Это был настоящий дворец. Для чего его построили? В Египте это повелось издревле. Вся его земля покрыта величественными гробницами. Наверное так пытались победить смерть. Тщетные потуги. Гробницы пережили память о своих хозяевах. Они не сохранили в нашем мире даже имён.

Здешнее кладбище нельзя было назвать городом мёртвых. Тут тоже виднелись склепы, вокруг, среди молодой травы, теснились надгробные камни. Мавзолей стоял посреди огромный и прекрасный в своём непостижимом величии. Он был облицован такой же сияющей разноцветной плиткой, что я видел вчера в бане, но при свете послеполуденного солнца, она сияла, как драгоценные камни. Особенно было много синего цвета. Тёмного, местами переходящего в пупрур. Царственный цвет величия и власти. Во всём большом городе, лежащем за нашей спиной не было здания, способного сравнится по красоте с этой гробницей.