— Кто этот Леблан?
Знаменитый мастер. Леблан из специальной стали по только ему известному рецепту и чертежам сделал восемнадцать вот таких чудес, — и я протянул ей «рак» тонкой работы, с накладной легированной сталью на острие.
— Воровской Амати, — улыбнулась она.
— Именно. А сделал он их только восемнадцать потому, что его убили…
— Кто? — возвращая мне инструмент, спросила Анна Александровна.
— Конкурировавшая с ним другая фирма — «Фрежессон». Сейчас такой инструмент редок и стоит по крайней мере тридцать пять — сорок фунтов, — с гордостью сказал я.
— Когда вы совершите первый в вашей жизни честный, — она подчеркнула, — честный взлом, мы бросим это «чудо» в Босфор. Идет? — и она протянула мне руку.
— Даю слово! — воскликнул я.
— У нас мало времени, — взглядывая на часы, сказала Лина Александровна. — Вы готовы? Второй чемодан ни к чему. Оставьте его здесь, рядом с моим, они не пропадут.
Я быстро переложил самое необходимое в чемодан, другой же придвинул к стене, рядом с большим, крутобоким кофром хозяйки.
Все было готово. Анна Александровна подошла ко мне и, глядя прямо в глаза, тихо и отчетливо произнесла:
— Евгений Александрович, есть еще время, и если вы в чем-то не уверены, откажитесь сейчас… Ни я и вообще никто в мире не будет на вас в обиде.
Я молчал. Анна Александровна выждала минуту.
— Так как же?
— Так же, как и вы. Пойдем и не будем больше говорить об этом.
Что делалось на улицах города — описывать не буду, все это уже давным-давно сказано в сотнях мемуаров. Кто только не писал об этом гомерическом крахе и бегстве белых?! Добавлю только, что паника, которую я видел днем, когда пробирался к Анне Александровне, удесятерилась. Ко всему этому прибавились нескончаемые гудки пароходов, вой сирен, рев моторов и гул кружившихся над портом гидросамолетов.
— «И кончился пир их бедой…» — пробормотал я.
Анна Александровна сурово глянула на меня.
— Барон, нам надо спешить, иначе мы опоздаем к посадке. Иностранной колонии строго отведен точный час.
Пробираясь между грудами вещей, связанных узлов и тюков, мимо плачущих детей, дико и отчужденно молчащих стариков, обезумевших юнкеров и гимназистов, мы наконец подошли к пристани. Здесь стояли четыре цепи вооруженных, еще сохранявших воинский вид людей. Первая, с которой нам пришлось встретиться, состояла из марковцев.