— Азиатчина… средние века… сплошные убийства и грабежи… И это страна, называющая себя христианской и просвещенной! — негодовал француз.
— Русские никогда не были христианами… Вся их история — сплошные войны и насилия, — вторил ему грек.
Турчанки боялись всего. Их не интересовали ни большевики» ни белые, ни история России, они просто хотели поскорее попасть в Стамбул.
— Ах, какой это город… Вы не бывали, баронесса, в Стамбуле? — спрашивала одна из них. — Не бывали? Ах, вам можно позавидовать! Вам, как иностранке, предоставят все, чтобы вы узнали получше нашу великую столицу…
— Галата! — закатывая глаза, стонала другая. — Пера! А Ильдыз-Киоск! Вы побываете и в Айя-Софии… Какая красота… Увидите Селямлик султана…
— А магазины? Всего вдоволь, ломятся от товаров. А дешевизна? И все вежливые, все предупредительные. Я устала, я просто больна, баронесса, от этих гадких и грубых русских.
«Зачем же вы приехали сюда, милые господа, ненавидящие Россию?» — думал я, но мне, «румынскому барону», следовало только поддакивать и кивать головой.
— А займы? Мы им давали взаймы миллионы франков золотом, вносили культуру, европеизировали их, а они, эти проклятые большевики, отказались платить царские долги. Я потерял на этих облигациях около шестидесяти тысяч франков чистоганом, моих кровных франков, — француз негодующе замахал руками. — Видите ли, они говорят, будто эти деньги давались не России, а царю, чтобы он подавлял революцию… Какая чушь! Не все ли равно, кто их брал и для чего! Брали деньги русские? Русские! Царя нет, Россия и долги остались, — значит, плати их!!
Мне стало скучно слушать этого разбушевавшегося рантье.
— Моя дорогая! Не разрешишь ли мне выйти на палубу?
Может быть, узнаю, когда, наконец, мы уйдем из этого ада, — обратился я к Анне Александровне.
Это было первое «ты», которое я сказал ей, и хотя оно было фиктивное, но порадовало меня.
— Пожалуйста. Только, прошу тебя, не задерживайся, я буду беспокоиться, — Ответила «баронесса».
Я пошел наверх. На палубе все было заполнено людьми.
«Куда? Где еще можно разместить их?» — с ужасом думал я, глядя, как сотни людей осаждали воинские цепи, преграждавшие им путь.
Вой, крики, стенания, проклятья, плач слились в сплошной гул.
— Не знаете ли, господин офицер, когда отойдет наше судно? — вежливо спросил я какого-то матроса.
Он красными, воспаленными глазами на ходу глянул на меня:
— Возможно, скоро, — и, не останавливаясь, прошел дальше.
Я снова взглянул вниз. На наш пароход уже не сажали, трап был убран, английские солдаты поднялись на борт. По-видимому, «Олег» действительно должен был отойти.