— Запомните навсегда эту картину, Женя… Это конец контрреволюции.
…Спустя двое суток мы подошли к Стамбулу.
Наш «Вещий Олег», как пароход отведенный под иностранцев, беспрепятственно вошел в стамбульский порт. Он подошел к причальной линии Северного берега Золотого Рога и остановился между Галатским мостов и пристанью Топ-Хане. Это была французская зона оккупации. К «Вещему Олегу» ринулись военно-полицейские катера с французскими флагами на корме и носу.
Разбитные французские сержанты, матросы с трубками в зубах, вертлявые «ажаны» быстро пробегали мимо нас, забрасывая десятками вопросов, и, не дожидаясь ответа, мчались дальше по пароходу. Что искали они? Зачем так стремительно и бестолково, на рысях, обшаривали каюты? Только спустя полчаса мы поняли суть этого стремительного обхода. Всех иностранцев очень вежливо и быстро спускали на берег, паспорта и визы консульств играли решающую роль. Русских задерживали на борту. На них кричали: «Allez, allez!»[9], бесцеремонно и грубо осматривали их вещи, сгоняли на палубе в группы, — словом, держались с ними так, будто это были не беженцы, спасавшиеся у них, а военнопленные или задержанные в облавах преступники.
Мы прощаемся с полковником и его дочкой. Подавленные, одинокие, растерянные, они тоскливыми взглядами провожают нас.
Усатый француз, турчанки, греческий священник и мы сходим по трапу на берег. Француз-полицейский мельком просматривает наши паспорта, о чем-то шутит с нашим усатым рантье и, вежливо кланяясь, говорит:
— Со счастливым прибытием.
Турок-носильщик хватает чемоданы, и мы едем в город, в квартал Эминеню, в отель «Мон Репо», который нам рекомендовали на пароходе.
***
Отель был средней руки, на улице Селимие. Наш номер, большой и уютный, понравился Анне Александровне. Она что-то переставила в нем, попросила внести еще один столик и ковер, вынести ненужную тумбочку, перевесила на стене картину, переменила цветы, и комната неожиданно стала уютной, гостеприимной и обжитой.
И это тоже порадовало меня.
Приняв ванну, мы переоделись и вышли в город.
Портье на хорошем французском языке приветствовал «баронессу» и «барона».
Я и раньше бывал в Стамбуле, и тем не менее его мечети, минареты, старинные храмы, роскошные дворцы, шумный полуазиатский, полуевропейский ансамбль города захватили и меня. Анна же, впервые попавшая в этот экзотический, полный контрастов и красок город, была в восторге. Ее удивляло и радовало все: и прекрасные византийские памятники архитектуры, и кривые, узенькие улочки, и художественные творения резчиков по дереву и камню, и удивительный орнамент, украшавший стены мечетей и султанских дворцов.
Она долго неподвижно стояла, разглядывая голубые витражи и тончайшие узоры Голубой мечети.
— Не все сразу. Впереди еще древняя Айя-София с ее золотой мозаикой, а за ней огромная мечеть Сулеймание, — сказал я, беря ее под руку.
— Чудесные памятники… А теперь, Женя, обедать. Пока оставим памятники в покое. Нам нужно заняться делом… — закончила она.
***
Хотя Анна Александровна и сказала мне, что пора заняться делом, но проходили дни, а она ни словом не обмолвилась о том, что должен был делать я.
Мы гуляли по городу, побывали в порту Хайдарпаша, провели часа четыре в районе небольших пристаней между Бешикташем и Бебеком, где стояла часть прибывших пароходов с беженцами.
ebooksa