– Приветик! – Вика улыбнулась. – Пусть смеются. Ты к отцу?
– И к нему тоже.
Котька прошел по междурядью в дальний конец теплицы. Отец разговаривал с Удодовым и Чи Фу. Корейца, после освобождения из лагеря, тоже привлекли к работе на фабричной теплице и теперь разговор у них шёл о том, каким образом всё хозяйство передать Чи Фу, а им – Удодову и Костромину – переключиться на рыбалку. Дело они наладили, теперь только следи, девчонок направляй, и овощ будет. Не корейца, прирождённого огородника, учить этому. А рыбалка, там не только умение важно, но чтоб и везение присутствовало. Она не каждому, кто хочет, в руки идёт, рыба.
– Ну как дела? – увидев Котьку, спросил отец.
– Ничего, сегодня план перекрою, – похвастал Котька и тут же понизил голос до шёпота: – Дай две-три редиски.
– Это еще что такое? – Отец помахал перед лицом ладонью. – Никаких разговоров на этот счёт. Завтра в столовой всей первой смене давать будут. Потерпи.
– Я хотел Капу угостить.
– Ты подумай, дурья башка! – Отец оглянулся, зашептал: – Здесь, что ли, хрустеть станешь или где спрячешься, как жулик? А что в цехе скажут, когда увидят – мастера задабриваешь? Хорош гусь! Я вот девчонкам, и то крадучись, лишнюю сгрызть разрешаю. Так они не мои детки, а ты? Совсем другое дело.
– Ладно, папка. Понятно.
Котька припустил бегом из теплицы. В дверях девчонки швырнули в него охапкой редисочной ботвы, и он под их весёлый смех вылетел во двор, на ходу сбрасывая с себя зелёные шершавые листья.
После смены Котька с Ходей решили проведать деда Гошу. Они знали, что деда от вахтёрства освободили. Он, карауля склады готовой продукции на территории спичфабрики, уснул ночью на посту. Но не уволили – куда пойдёт старый – перевели в надомники, бумажные кулёчки под спички склеивать. Дед не роптал, получал хлебную карточку как рабочий, а не иждивенец, да ещё за кулёчки деньги перепадали. Из дому почти не выходил. Дети его не забывали, приходили кто с чем, кто махорки из отцовского кисета отсыплет, этот из-под курицы яичко умыкнёт, третий супу в баночке под полой притащит. Девчонки прибегали тоже – бельишко постирать, пол помыть, поштопать, но мальчишки имели и свой интерес – послушать рассказы деда о лихой моряцкой молодости, про походы по морям-океанам, про гибель в Цусиме и много чего другого.
Тихо приоткрыли дверь в дедову каморку, заглянули. Дед сидел у стола, гнул на чурбачке-эталоне шершавую бумагу, мазал края клеевой кистью, пришлёпывал ладонью и сразу отмахивал готовый кулёчек на пол. Грудка их накопилась у стола, почти скрывала ноги деда. Он не замечал ребят. Он пел:
Ребята знали эту песню, сами орали её, но так, как её пел дед, надо было видеть и слышать. Он декламировал нараспев. Седые брови нависали над суровыми глазами, едва-едва покачивалась в морщинистом ухе тусклая серьга, будто боялась спугнуть дедову слабеющую память. И такие же тусклые, как серьга, катились и гасли в усах его поминальные слёзы.
Постояли, пока дед не кончил свою длинную песню, тихо скользнули в дверь. Дед по-прежнему не замечал их. Теперь он крутил «козью ножку». В солнечных полосах, бьющих из окна, хороводили пылинки, реденький ёжик седых волос деда прохватило солнце, бледной теплотой просвечивали уши.
– Здравствуй, деда!
Он повернулся к ним на выдохе, обволок себя круговым дымом, будто корабль, поставивший завесу.
– Кто это? – Отмахивая дым, дед зарулил ладонью.
– Костя с Васей.
– Ну, шагом марш в кубрик!
Ребята переступили порог, сели на лавку. Дед скользнул взглядом по их рукам, по карманам, заметил молотки, всунутые за ремни и сморщив лицо в улыбке, спросил:
ebooksa