– А тебе чего ещё надо тут? – закричала она, сжав кулаки. – Всё из-за тебя!
– Перестань! – Котька схватил Нелю за плечи, отвернул от Капы. Свободной рукой потянулся за ковшом, но Неля дёрнулась, и ковш брякнул об пол. И с этим грохотом, с криком сестры почудилось ему – пахнуло холодом от невидимых крыльев и кто-то, имеющий эти крылья, закаркал страшным взрыдом. Он испуганно заозирался и не сразу сообразил – рыдает Капа.
Неля замолчала и ушла в свою комнату.
Капа понемногу успокоилась, встала. Котька хотел проводить её, но Капа обернулась к нему:
– Вот, ты не хотел, чтоб невесткой тебе была, так и получилось, дурачо-ок. – Она ладошкой в грудь легонько оттолкнула Котьку в комнатку и быстро вышла.
Котька вернулся на кухню, потыкался из угла в угол, покрутил штырёк репродуктора – грянула весёлая полька. Он быстро придавил её штырьком, загнал польку назад в чёрную тарелку. В кухню тут же вошла Неля.
Она взяла узелок, пошла, но вернулась, поцеловала его в щёку:
– Будь умницей, не раскисай, жди отца. Жить-то надо? На-адо. А как? Только вот так!
Неля сжала кулачок, прижала к горлу, да так и вышла.
Одному в доме Котьке стало нехорошо. Вечерело, стёкла в окошке стали синими, чистыми, и только наклеенные крестами полоски бумаги перечеркнули эту синюю чистоту, будто отвергали её. Он вышел на крыльцо, опустился на ступеньки. Мимо проходили люди и первыми, с робкой почтительностью здоровались с ним. Посёлок быстро узнавал о похоронках.
Подходили соседки, стояли поодаль. Тихо переговаривались между собой и, ничего не спросив, расходились. Приковылял дед Мунгалов – древний дедун, совсем глухой. Опершись на посох, уставил на Котьку белесые, отмытые временем глаза, прошамкал:
– Таперича ково делать, внучек? Никаво. – Он отнял с набалдашника жёлтую, выморенную руку, поднёс ко лбу для креста, но только вяло шевельнул ею и опустил на посох. Откуда-то взялась Вика, села рядом с Котькой на ступеньку, поздоровалась:
– Вечер добрый, дедушка!
– Никаво, – ответил самому себе дед и на тряских руках запереступал к дому.
Вика ничего не спрашивала.
Они сидели плечом к плечу на виду у всего посёлка, и Вика держала его руку в своей, и это никого не смущало, наоборот – люди одобрительно поглядывали на них и уходили, унося в глазах улыбчивую, отрадную печаль.
Хромая, и оттого подныривая левым плечом, показался Дымокур.
– Осипа, значится, ещё нету. Ну-ну. – Он поднялся на крыльцо. – Чо сидите? Ночь уж скоро, а мы не емши. Айда, сварганим кого там. Вот и девушка нам поможет.
Вика без лишних слов прошла в дом, начала хозяйствовать.
– Где картошка? Достань, – распоряжалась она, двигая кастрюлями.