— Пробыли вы у нас полдня, — старик отхлебнул из пиалы глоток чая, — видим, не похожи вы на людей, которых мы до сего дня встречали в Каракумах.
— Загадками говорите, аксакал, — улыбнулся Таганов, разглядывая узловатые пальцы старика, не вязавшиеся с его хилым видом.
— Может быть, сынок, может быть, — неопределенно ответил старейшина, у которого, казалось, под языком были камешки, и оттого он неясно выговаривал все слова. Придержав одной рукой папаху с затылка, аксакал посмотрел на ясное осеннее небо и светло-серую дымку, тянувшуюся над барханами, откуда в такой же безоблачный день с гиканьем и воем налетела на аул конная банда.
Случилось это недели две назад, в послеобеденный час молитвы, когда все мужчины ушли с отарами в пески. Басмачи напали на кочевье и, наставив на аульного аксакала Ушак-ага оружие, измывались:
— Эй, бородач, кто ты такой?
— Зовут Ушак, и родом я из ушаков — есть племя такое.
— Но мы что-то не знаем такого вождя, — потешался главарь, — Ушак?! Это означает маленький. Может, потому ты такой и мелковатый, а?
— Называйте меня кем угодно, — ответил Ушак-ага. — Я не родовой вождь, вы это прекрасно знаете. Я простой кузнец и охотник. А в этом кочевье не оказалось человека старше меня, вот и величают все аксакалом. У истинных туркмен старость почитаема и свята…
— Эй, эй, старик! — взъярился главарь. — А мы что, не истинные туркмены?!
— Я все сказал, — ответил Ушак-ага и замолчал.
Долго еще потешались басмачи над старцем. Затем главарь повернул старика спиной, защелкали затворы, раздался нестройный залп, но тот стоял не шелохнувшись: басмачи куражились, все выстрелили поверх головы Ушак-ага. И, как по команде, они рассыпались по аулу, стали врываться в жилища, выносить ковры, одежду, торопливо сворачивая, запихивать все в объемистые шерстяные чувалы. Группа бандитов вывела из загонов овец, верблюдов, коз и погнала в пустыню. Четверо рослых басмачей метались от жилья к жилью и, найдя четырех тринадцати-четырнадцатилетних девочек, силой взвалили их на седла и поскакали в пески.
Не успела эта банда скрыться, как в аул ворвалась другая группа вооруженных всадников и, узнав о приключившемся, бросилась в погоню за насильниками. Спустя некоторое время со стороны барханов раздались выстрелы, а к вечеру всадники вернулись, пригнав с собой захваченный басмачами скот. «Вот только девушек не смогли отбить, — сокрушались спасители, — не догнали…»
Весь аул благодарил спасителей — на радостях в их честь зарезали баранов, устроили угощение. Но чувствовало сердце старика, что их благодетели чем-то уж больно смахивали на недавних грабителей: и улыбки наигранные, и приветливость какая-то холодная, не от сердца.
Тойли, только что вернувшийся с отарой из песков и прибежавший в юрту аксакала, где собрались усатый сердар всадников, онбаши — вожаки десяток, недоверчиво оглядывал гостей, все порывался вызвать Ушак-ага во двор и что-то сказать ему наедине. Когда трапеза окончилась и сердар, недовольный и злой тем, что не удалось разговорить, расположить к себе старика, хлестнув остервенело по лицу камчой своего коновода, замешкавшегося вовремя подать сапоги, поднялся с кошмы, вымученно улыбаясь хозяину дома, Ушак-ага понял все: «Да это те же басмачи!»
Ушак-ага вышел с гостями во двор. Пока они усаживались на коней, сердар, сдерживая горячего аргамака, подъехал к старику:
— Благодари, аксакал, Эшши-хана и его нукеров! Это они спасли ваш скот, ваше добро. Все мы его люди, и ты видишь — мы не обижаем туркмен. Те грабители были наверняка красными. Прикажи своим людям, пусть пополняют ряды воинов ислама…
Старейшина промолчал, сердар в сердцах хлестнул коня — и всадники умчались в ночь. Сбивчивый рассказ Тойли развеял все сомнения Ушак-ага, так потрясенного услышанным, что диву давался, как низко могли пасть басмаческие предводители.
В тот день Тойли, выпасавший овец в песках, увидел в лощине, окруженной с трех сторон высокими песчаными грядами, всадников, которые, не сходя с лошадей, зло бранились между собой. Казалось, они куда-то торопились, чтобы поскорее разъехаться, но, видно, еще не договорившись, что-то выясняли. Особенно возбужденно разговаривали двое — усатый, в темной каракулевой ушанке, и молодой безусый, в рыжей барашковой папахе. Оба горячили коней, чуть ли не наезжая друг на друга, но снова расходились, чтобы вновь сойтись.
— Чтобы я по доброй воле добычу возвратил? — Всадник в рыжей папахе жестикулировал свободной рукой. — Ну, вернем скотину, барахло, будь оно проклято! Зачем девочек возвращать?
— Приказ Эшши-хана. — Усатый конник был невозмутим. — Он великое дело задумал, а вам бы лишь свою похоть…
ebooksa