Белые паруса

– Хорошо, что ты пригласила меня сама, – проронил Дойл, ставя бутылку обратно на стол. – Мне не пришлось проявлять грубость.

– А тебе бы этого хотелось? – тихо спросила Айрис, приближаясь к нему.

Она опустилась на пол, садясь у его ног, нарочно занимая такое положение, чтобы смотреть на него снизу-вверх.

– Хотелось бы быть со мной грубым? Жестоким? Настоящим мужиком? Да, Дойл? Ты рад видеть меня тихой и покорной у своих ног? Такой, как сейчас?

Пальчики её игриво и провокационно, скорее даже наглядно, чем ощутимо, заскользили по внутренней стороне бедра Дойла, от колена – вверх.

Перехватив её кисть он рывком подтянул Айрис к себе:

– Грубым и жестоким с женщинами я быть не люблю.

Подхватив её с пола словно пушинку, он подхватил её на руки:

– Чего ты хочешь? – спросил Дойл, глядя Айрис в глаза.

Она оплела его руками, ногами, всем телом, словно ползучая лиана дерево:

– Тебя. Я хочу тебя. И к чёрту разум, долг, риски! Пусть всё подождёт до завтра. Просто возьми меня. Прямо сейчас.

Несколько коротких секунд они глядели друг другу в глаза. Потом их губы сошлись в сладком поединке.

Жаркий мир раскачивающейся каюты. Руки Дойла, сминающие легкие, едва весомые складки пеньюара Айрис. Его пальцы, скользящие по её обнажённым бёдрам. Всё пьянило.

Дойл словно пробовал на вкус чуть солоноватую, гладкую, как дорогой атлас, кожу на горле и груди Айрис, заставляя её до боли запрокидывать дико кружащуюся голову. Извиваться, то ли в попытке отстраниться от его твёрдого, как дерево и упругого, как каучук, тела; то ли, напротив, от желания слиться с ним как можно плотнее и сильнее. Так, чтобы не осталось ни разделяющего их тела дюйма.

В нетерпении Айрис стянула с Дойла рубаху, отбросив её куда-то в темноту, на пол. Избавиться от её одежды было и того проще – просто потянуть тонкие завязки, заставляя их расплестись, разойтись, как створки раковины, открывая полувлажную, белую жемчужину тела, мягко мерцающего в неровном пламени, танцующего на тонком фитиле свечей.

Айрис преследовали эти серо-стальные глаза, узкие, как лезвие губы. От ласкающих её рук становилось жарко, как от экваториального солнца. Прикосновения обжигали. Тело горело.

– Дойл, – шептала Айрис. – Люби меня. Люби меня! Сейчас! Пожалуйста!

Она стонала под его натиском, под его тяжестью, под его ласками. Соски набухали и твердели под его губами. Лоно воспламенялось под пальцами, проникающими сначала нежно, потом – почти жёстко, заставляя извиваться от нарастающего желания, но не даря облегчения.

Желая пытку сделать совместной, стремясь отомстить, отплатив противнику той же монетой, Айрис скользнула вниз, на колени, умело освобождая Дойла от сковывающей его, разделяющей их тела, одежды.

Её пальцы и губы умело играли на его любовном инструменте, позволяя Дойлу млеть, возводя его к вершинам сладострастия. Срывая с его губ попеременно то судорожные вздохи, то сдавленный животный рык.