Раздался отвратительный хруст ломающегося сустава и дикий, нечеловеческий рев. Нож упал на землю.
Аннаниязов вопил с выпученными, белыми от боли глазами и держал перед собой сломанную в локте, висящую под прямым углом руку.
На какой-то короткий миг Никите сделалось жалко его — правая рука Аннаниязова была изувечена на всю жизнь. Но он тут же вспомнил медленно падающего Ваню, и жалости не стало.
— Этой рукой ты больше никого не ударишь, — сказал он.
Но Аннаниязов не слышал. Он выл от боли и слышал только ее — свою боль. Из-за поворота показалась машина с пограничниками.
Ивану повезло. Нож скользнул по бляхе ремня, вспорол мышцы живота и проколол брюшину. Все внутренние органы остались целыми. Уже через час после ранения он был доставлен в госпиталь, и хирург, латавший его, сказал капитану Чубатому и Никите, что парень родился в сорочке, ему неслыханно повезло, — нож прошел в сантиметре от печени.
Этот же хирург сшивал порванные сухожилия и накладывал гипс на руку Аннаниязова перед тем, как отправить его в тюрьму.
— Ну, а ты, братец, получил свое сполна, — сказал он и повернулся к Никите. — Это вы его так?
— Да.
— Круто, круто! Но справедливо. В том, что солдат остался жив, этот тип не виноват. Не меньше месяца парень пролежит.
Аннаниязову сделали обезболивающий укол, и прежняя наглость вернулась к нему.
— Рука живой будет? — спросил он хирурга.
— Не знаю, — ответил тот, — может и высохнуть.
Аннаниязов повернулся к Никите.
— Помни! — сказал он. — Ти, собака, помни меня!
— Надо бы тебе, гаду, обе руки выкрутить, — брезгливо проворчал Вася Чубатый и отвернулся.
Следствие по делу торговца наркотиками Аннаниязова длилось четыре месяца. В самом конце февраля состоялся суд. На скамье подсудимых, кроме шофера, оказались еще четыре человека.
Никита Скворцов выступал на суде основным свидетелем обвинения.
Дело это взбудоражило весь город.
А Никиту больше всего интересовало, кто же был покупателем терьяка.