Граница. Выпуск 3

Э, да господь с ней!

«ИЛ-18» останавливается, подают трап. Надо выходить. Страшно. Надо начинать новую жизнь, жизнь без Тани. А как?

Никита остается в самолете один. Дальше невозможно уже тянуть. Он берет свою сумку, идет к выходу. Там стоит Марина. Она смотрит на Никиту таким взглядом, когда говорить уже ничего не надо.

— До свидания, Марина, — говорит Никита, как можно мягче, — спасибо, что довезли.

Они мгновение глядят друг другу в глаза. Никита догадывается, — она хочет сказать что-то вроде такого:

«Я вижу, у тебя горе, беда… Мне тоже несладко… Я постараюсь утешить тебя, помочь, и тогда нам обоим, может быть, станет легче жить».

Никита отводит глаза и выходит на площадку трапа.

«Ничего у нас не получится, девочка, ничего… Тебе плохо? Только беды наши несоизмеримы… Прощай».

Шумят, смеются люди. Басом ревут самолеты, ползет, выгнув прозрачные усы, машина-поливалка. Это жизнь.

Два мира сейчас на земле: один — это Никита со своей бедой, второй — все остальные люди.

Никита понимает: надо слиться с этой шумной, суетливой, спешащей живой жизнью, стать ее частицей. В этом спасение.

Забыть ничего нельзя. Просто надо жить дальше. Надо жить дальше.

Павел Петунин

СМЕНА КАРАУЛА

Повесть

1. ТРЕВОГА

Майор Зимин сидел в прокуренной канцелярии заставы и занимался самым скучным делом: беседовал с поверяющим.

Зимин впервые видел майора Степанчикова, но слышать о нем слышал — от своих умудренных опытом одногодков, которых Степанчиков уже навещал: в политотделе части появился не майор, а настоящая гроза начальников застав. Правда, о «грозе» они говорили со снисходительной улыбкой.

И вот теперь напротив Зимина сидел майор Степанчиков, которому на вид и тридцати не было, с новеньким академическим ромбиком на кителе. На лице Степанчикова, еще не задубленном солнцем, непогодой и пограничными ветрами, застыло выражение суровой беспристрастности. Степанчиков, не торопясь, перелистывал общую тетрадь в клеточку. В ней не менее десятка листов заполнены впечатлениями от двухсуточного пребывания Степанчикова на заставе.

Зимин поглядывал на него с отцовским сочувствием: «По всему видать, неплохой ты человек, Степанчиков, но зачем эти металл в голосе и сталь во взгляде? Э-эх, молодо-зелено!..»