— После болезни да с дороги.
— Эх и даст же он нам, как узнает, что проспал до обеда.
— Ничего не даст.
Ослепил внезапно появившийся освещённый квадрат настежь открытой к солнцу двери. Тарасов увидел, что друзья, которых он боялся разбудить, давным-давно встали. Темнота была создана плотно закрытыми ставнями.
— Проснулся!? Ну вот, я же говорил, что он давно выспался. А вы тут «не троньте», «спит», «больной». Хватит ему болеть, натешился уже. Дольше будет валяться — изленится.
— Подожди. А кто же устроил, что я день за ночь принял?
— Ладно. Дело прошлое.
Через несколько минут, умывшись прямо на берегу реки ледяной кристально чистой водой и наскоро позавтракав, Тарасов занялся делами.
Почти сразу же за селом начинался район работы их геологической партии. Никаких других «опорных» баз они устраивать не собирались. Все лишнее или, точнее, не нужное в первые дни останется здесь. Грузы должны быть переупакованы, подобраны первоочередные, подготовлены вьюки. Многое надо было решить и в сельсовету.
Только поздним вечером участники экспедиции собрались в большом бревенчатом доме, за обедом, одновременно явившимся и ужином. Сюда же постепенно начали собираться гости. Это были только старики. Степенно входили они в горницу. Кланялись на все стороны. На предложение сесть к столу и разделить ужин отказывались, отвечая одним словом: «благодарствуйте». Усаживались на одну из лавок, по стенке, в отдалении от стола. Разглаживали бороды, обмениваясь между собой ничего не говорившими фразами.
Тарасов знал о том, что в алтайских деревнях еще сильны обычаи патриархальной общины. Часто целые деревни состоят из родственников и главой поселений является самый старший, «кряжистый» дед, слово которого — закон для всего населения деревни. В присутствии такого деда не только прямо выражать свое мнение, но и громко разговаривать считается неприличным. Михаил Федорович решил, что старики собрались, чтобы выслушать рассказ о предстоящих работах и посмотреть поближе на новых людей.
Ужин подошел к концу, когда двое еще относительно молодых людей ввели под руки невысокого, немного сгорбленного сухопарого старика с длинной желтовато-седой бородой. Все привстали. Сделали то же и сотрудники экспедиции. Старик поклонился присутствующим, отстранил сопровождающих, ответил кивком головы на приглашение Тарасова, прошел через горницу и сел рядом с ним в «красный угол». По-видимому, именно его прихода и ждали остальные гости, не начиная разговора.
— Ну, здравствуй, молодой! — не громко сказал старик.
— Здравствуйте. Может быть, чаю с нами вместе?
— Ну, что же. Для встречи. Раньше не пил. Теперь по возрасту другого не полагается.
Были поданы кружки. Но остальные гости по-прежнему отказывались, принять участие в трапезе.
Тарасов никак не мог сообразить, следует ли ему начать разговор, понимая, что от этой встречи будет зависеть многое — как отнесутся старики, так отнесется и все село. Он обратился с немым вопросом к Коровину, но тот смущенно смотрел в пол.
Помог сам старик.
— Ну, молодой, сказывай. Откуда. Зачем пришли. Только без утайки. От стариков секретов все равно не бывает. Чужих здесь нет. Кулаков порешили. А мы здесь— горцы алтайские. Железом деланные, медью кованные, свинцом литые, ветрами мытые, медведями обласканные. Полюбишься — усыним. Не полюбишься — мимо пройдем, а может, и выгоним. Раз на раз не приходится.
Все это было сказано спокойно, без рисовки, но с властностью, против которой нельзя было спорить.