В стране золотой

22
18
20
22
24
26
28
30

— На пароходе помылся. Хотя и последним сплавился, но при всем удобстве. Завтра аммуницию купишь горняцкую, выходную. Поновее. И исподнее тоже. Побросал я все.

— Не впервой.

Теперь Макаров больше не замечал хозяйку. Он и здесь был только со своей собакой. В отличие от подобных ему одиночек-старателей его не тянуло в шумную компанию. Он один садился за стол, ел и пил. Главное — пил. Пил до тех пор, пока держался на ногах. Потом засыпал, либо с трудом добравшись до кровати, либо прямо за столом.

— Проснувшись, мутными глазами обводил комнату и выходил во двор. Сидел там вместе с собакой, тяжело дышал морозным воздухом. За это время хозяйка торопливо убирала комнату и снова накрывала стол. Не больше чем через час Макаров возвращался с прогулки, и все начиналось сначала.

К исходу третьих или четвертых суток, при всей своей жадности, хозяйка не выдержала:

— Отдохнул бы ты, однако.

— А тебе что? На свои пью!

— Хотя бы и на краденые, мне-то что. Только была бы твоя хозяйка жива, так не озоровал бы. Помню, чай, и тебя, и ее, и детишек. Тогда тоже пивал у меня, но не так.

Макаров смотрел с нескрываемой злобой, казалось, вот-вот поднимется из-за стола и бросится на нее.

— Не тревожь, плохо будет!

Угроза, поддержанная рычанием Жука, неотступно находившегося рядом, заставила хозяйку немедленно убраться из комнаты. Попытка увещевать привела к тому, что запой продолжался еще целую неделю. В последние сутки запоя Макаров начал буянить, перебил посуду, опрокинул стол, потом долго рыдал, уткнувшись в подушку, и наконец уснул.

Проснулся поздно, долго парился в маленькой дворовой бане. Потребовал чаю, решительно отодвинув от себя бутылку с водкой. Молча час за часом пил черный, как деготь, чай, экономно прикусывая сахар. К вечеру оделся и отправился бродить по городу. Вернулся ночью сумрачный и еще более молчаливый. За лето никаких, внешних изменений не произошло. Но самый факт, что в городе ничего не сгорело, не было взорвано и не проявлялось никаких признаков слабости советской власти, был противен его сознанию.

Наутро зашел в лавку золотоскупки, на рынке. Встретил несколько знакомых лиц, но никто не удивился его появлению и опухшему от беспробудной пьянки лицу, не остановил и не вел длинных расспросов. Тем не менее он не решился зайти в ресторан или чайную. Впечатления еще хуже вчерашних — покой! Новая жизнь все больше вступала в свои права, и не было обычного для первого зимнего месяца старательского разгула.

Вышел на берег Иртыша. Шла сплошная шуга. Навигация полностью прекратилась. Река могла встать со дня на день.

Внимание привлек одинокий плот с людьми и грузом, видимо, уже не первый час с большим трудом пробивавшийся к берегу. «Кто бы это в такое время?»— удивился Макаров. Долго присматривался и по облику груза — палатка, вьючные ящики — понял: разведка! Не мои ли соседи?

Дождался, пока причалились. Не выдержал, ввязался в разговор со сплавщиками и даже спросил:

— Откуда?

А услышав ответ, что с верховьев Бухтармы, усмехнулся и быстро зашагал в сторону, обдумывая создавшуюся обстановку. Все в полном порядке! Его не знают, а раз ушли оттуда, значит, можно будет пораньше выйти весной, явиться на заветный участок и успеть поработать до прихода разведки.

Вернулся на свою «базу» и устроил еще неделю пьяного разгула, конечно в одиночку.

Все складывалось хорошо, пока в один из дней он не обнаружил на столе записку, написанную знакомым витиеватым почерком: «Пора бы и заглянуть, как обещано». Сразу протрезвел.